— Меня зовут Восилл, — ответила доктор. — Госпожа Тунч?
Женщина кивнула.
— Вы поможете моему мужу?
— Не знаю, мадам. — Доктор оглядела комнату, в которой царил полумрак, словно пытаясь угадать истинные размеры помещения. — Было бы лучше, если бы я могла его видеть. Занавеси у вас задернуты специально?
— Нам сказали, что темнота уменьшает опухание.
— Давайте посмотрим, — сказала доктор.
Мы подошли к кровати. Ступая по ворсистому ковру, я испытывал странное, тревожное чувство, словно шел по палубе раскачивающегося корабля.
Судя по слухам, работорговец Тунч всегда был крупным мужчиной. Теперь он стал еще больше. Он лежал на кровати, дышал часто и неглубоко, серую кожу сплошь покрывали пятна. Глаза были закрыты.
— Он почти все время спит, — сказала нам дама — худенькая и невысокая, она была похожа на ребенка с узким бледным лицом; руки ее постоянно находились в движении — пальцы перебирали друг дружку. Один из двух слуг протирал лоб ее мужа. Другой подтыкал простыни в ногах кровати. — Он только что облегчился, — объяснила дама.
— Вы не сохранили стул? — спросила доктор.
— Нет! — Дама была шокирована. — В этом нет необходимости. Дом оборудован канализацией.
Доктор заняла место слуги, протиравшего лоб хозяина. Она заглянула в глаза больного, потом в его рот, а потом стащила одеяло с огромного распухшего тела и задрала на нем рубашку. Я думаю, что все толстяки, которых я видел, были евнухами. Работорговец Тунч был не просто толст (хотя в этом и нет ничего плохого — быть толстяком!), он весь опух. Странным образом. Я увидел это сам, еще до того, как доктор указала на это.
Доктор повернулась к даме.
— Мне нужно больше света, — сказала она. — Раздвиньте, пожалуйста, занавеси.
Дама поколебалась, потом дала знак слугам.
Свет залил огромную комнату. Она оказалась еще великолепнее, чем я думал. Вся мебель была отделана листовым золотом. Огромный балдахин из прошитой золотом материи, собранной в жгут в центре потолка, сам представлял собой что-то вроде занавеса. Все стены были увешаны картинами и зеркалами. На полу и на столах стояли скульптуры (главным образом нимфы и несколько старых похотливых богинь), а в буфетах виднелось множество вещиц, похожих на человеческие черепа, отделанные золотом. Ковры были мягкие, с сине-черным отливом — как я догадался, сшитые из шкур зулеонов, обитающих далеко на юге. Мягкие настолько, что меня не удивило, отчего, ступая по ним, испытываешь беспокойство.
Работорговец в свете дня выглядел не лучше, чем в мерцании свечей. Тело его, рыхлое и бесцветное, казалось, имело причудливые очертания даже для такого тучного человека. Он застонал, толстая рука его приподнялась — она трепыхалась, как жирная птица. Жена взяла ее и прижала к своей щеке — действовала она одной рукой. Когда же она попыталась воспользоваться обеими руками, в ее движениях обнаружилась какая-то неуклюжесть, озадачившая меня в тот момент.
Доктор принялась щупать огромное тело в разных местах. Человек застонал и принялся бормотать что-то, но совершенно неразборчиво.
— Когда он стал так опухать? — спросила она.
— Пожалуй, с год назад, — сказала дама. Доктор вопросительно посмотрела на нее. Дама покраснела. — Мы поженились только полгода назад, — сказала жена работорговца. Доктор посмотрела на нее недоуменно, потом улыбнулась.
— Боли вначале были сильные?
— Домоправительница сообщила мне, что, по словам его предыдущей жены, боли начались приблизительно в сезон урожая, а потом его… — она погладила себя по талии, — его живот начал расти.
Доктор продолжала ощупывать громадное тело.
— А характер у него не испортился?
Дама улыбнулась едва заметной неуверенной улыбкой.
— Я думаю, он всегда был… он никогда не принадлежал к людям, которые легко переносят общество дураков. — Она принялась потирать себя, потом поморщилась от боли, прежде чем ей удалось скрестить руки, и наконец принялась массировать правой рукой левое предплечье.
— У вас болит рука? — спросила доктор.
Дама отпрянула назад, глаза ее широко раскрылись.
— Нет! — воскликнула она. — У меня все в порядке. Все отлично.
Доктор опустила рубашку на больном и натянула на него одеяло.
— Я ничего не могу для него сделать. Пусть лучше спит.
— Пусть спит? — воскликнула дама. — Спит весь день, как животное?
— Мне очень жаль, — сказала доктор. — Но я бы сказала, что ему лучше оставаться без сознания.
— И вы ничего не можете для него сделать?
— Ничего, — сказала доктор. — Болезнь зашла слишком далеко — он и боли теперь почти не чувствует. Вряд ли он еще хоть раз придет в себя. Я могу выписать вам рецепт на тот случай, если сознание вернется, но думаю, его брат уже позаботился об этом.
Дама кивнула. Она смотрела на огромное тело, которое было ее мужем. Прижав кулак ко рту, она покусывала костяшки пальцев.
— Он умрет!
— Почти наверняка. Мне очень жаль.
Дама покачала головой. Наконец она оторвала взгляд от кровати.
— Наверное, нужно было позвать вас раньше. Тогда бы, может…
— Это ничего бы не изменило. Ему не помог бы ни один врач. Есть болезни, против которых доктора бессильны. — Она посмотрела (как мне показалось, холодно) на тело, тяжело дышавшее на огромной кровати. — К счастью, некоторые из таких болезней не заразны. — Она посмотрела на даму. — Так что в этом смысле вам нечего бояться. — Сказав это, она обвела взглядом и слуг.
— Сколько я вам должна? — спросила жена.
— Сколько сочтете нужным, — сказала доктор. — Я не смогла ничем помочь. Может быть, вы полагаете, что я ничего не заслужила.
— Нет-нет, что вы. Прошу вас — Дама подошла к бюро у кровати, вытащила оттуда небольшой простой кошелек и протянула его доктору.
— Вам и в самом деле нужно показаться врачу с вашей рукой, — тихо сказала ей доктор, внимательно разглядывая лицо женщины, ее рот. — Это может означать…
— Нет, — без промедления сказала дама, отвернувшись. Она быстрыми шагами подошла к ближайшему высокому окну. — Я в полном порядке, доктор. В полнейшем. Спасибо, что пришли. Всего доброго.
Мы взяли портшез, чтобы добраться до дворца, — носильщики пробирались сквозь толпы на улице Ланд. Я складывал свой надушенный платок. Доктор печально улыбнулась. Она на всем обратном пути пребывала в задумчивом, даже мрачном настроении (вышли мы тем же путем, что и вошли, — через частный причал).
— Ну что, тебя все еще волнуют вредные испарения?
— Меня так воспитали, хозяйка, и эта предосторожность кажется мне вполне разумной.
Она тяжело вздохнула и перевела взгляд на толпу.