Советы по домоводству для наемного убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Халлгримур Хельгасон cтр.№ 29

— Извините. Вы не скажете, есть здесь церковь поблизости?

Церковь закрыта. Она стоит прямо на берегу „Пруда“, вся в броне, выкрашенная в зеленый цвет. По водной глади плавают лебеди и утки. Некоторые как будто спят, спрятав голову под крыло, точно участники музыкального видеоклипа Бет Мидлер.

Квак, квак.

Я сажусь на ступеньки. Проносящиеся надо мной чайки сквернословят в мой адрес, как назюзюкавшиеся ангелы. Ган два раза звонит мне на мой новый мобильный. Я не отвечаю. Когда оплакиваешь жену, любовница не поможет. Навстречу мне движется маленький громыхающий оранжевый монстр с вращающейся мигалкой в стиле диско на крыше и полусонным работягой за рулем. Сзади у зверя обнаруживаются крутящиеся щетки и слоновий хобот для втягивания мусора. Впечатление такое, будто зверюга набивает им брюхо. Водитель даже не смотрит в мою сторону. Что бы тебе, приятель, убрать все трупы, которыми я вымостил свою дорогу?

Кладбище — зашибись. С тех пор как окончил школу, я только и делал, что добавлял кресты. У кого-то камни в почках, а у меня камень на совести размером с почку. Я встаю со ступенек и направляюсь в сторону центра вслед за мусоромонстром.

С Мунитой я познакомился в ресторане „Артуро“ на углу Хаустон и Томпсон-стрит. Ей выпало меня обслужить. Мне — ее заслужить. Семь раз я приходил в ее смену, прежде чем она мне улыбнулась. Вот вам и „членососка“. Семь раз я заказывал разные пиццы, прежде чем подобрал шифр к ее сердцу. Шифр был такой: черные маслины, красный лук и руккола. Ох уж эта руккола. Месяцами я не ел ничего другого, кроме гамбургеров с рукколой и пасты с рукколой. Через три месяца мы первый раз поцеловались. Это был затяжной процесс — все равно что провести серьезный законопроект через американский Сенат. Полная противоположность моему охотничьему стилю.

Я до сих пор не понимаю, почему со мной она была такой недотрогой, в то время как холостым парням из башни Трампа достаточно было нажать на кнопку лифта. Каждые три-четыре недели она поднималась этажом выше. Нет, она не делала телесериал „Стажер“. Зато „делала“ всех кого ни попадя.

Я стою на главной площади Исландии в 5:02 утра, как приговоренный к смерти преступник в ожидании палача и разъяренной толпы. Но никого нет. Только тихо урчащий оранжевый зверь, исчезающий вдали, да одинокий ворон, каркающий с верхушки городских часов в центре площади. Китообразную гору по ту сторо-НУ залива накрыл серый туман почти до синего брюха. Я беру курс на гору.

На следующем перекрестке серый автомобильчик ждет зеленого света. За рулем круглолицая блондинистая девушка шестнадцатого дня. Наверно, едет на работу. Сколько раз я вот так же ждал перед светофором ранним утром, бог знает в каком городе, не видя вокруг ни одной машины, а на всех радиоволнах Вилли Нельсон пел: „Всем девушкам, которых я любил…“ Пожалуй, больше половины из моих шестидесяти шести жертв были убраны до полудня. Убийство и утро начинаются с одной буквы. Никто не ждет пулю на завтрак.

Я иду по берегу. Невысокая защитная стена из больших валунов тянется вдоль залива как напоминание о чудовище, затаившемся на океанском дне, хотя зеркальная гладь с виду кажется такой безмятежной. Мы с ним два сапога пара. Мощеная пешеходная тропа проложена между защитной стеной и совершенно безлюдным бульваром. Впереди я различаю голубоватую голову Муниты, парящую в воздухе наподобие огромного волосатого паука. Идя по берегу, я разговариваю с ней и самим собой. На этом острове-рефрижераторе, в котором я заключен, мне не к кому обращаться, кроме как к своим грехам и своим потерям.

Труп № 42 принадлежал незадачливому бизнесмену из канадского Виннипега, задолжавшему Дикану некую сумму. Чтобы выполнить задание, мне пришлось подняться на сорок пятый этаж и незаметно прокрасться в тесный гостиничный номер. Когда я вошел, он занимался йоговской фигней на двуспальной кровати: ноги в воздухе, задница прямо перед моим лицом. О том, что его смерть пришла, он догадался лишь тогда, когда я загнал патрон в его в прямую кишку. Глупо было не воспользоваться такой возможностью. Этот тип в галстуке умер не сразу. Еще секунд сорок я мучительно размышлял о том, что мне с ним делать дальше. Мне жуть как не хотелось производить контрольный выстрел. До рекорда „Токсич Три Обоймы“ мне оставалось всего два патрона. Поэтому я просто стоял, поглаживая свою пушку, а этот рухнувший дуб вывернул голову, чтобы заглянуть своей толстощекой судьбе в лицо. К счастью, он правильно оценил затруднительность моего положения. И пошел мне навстречу. Я даже решил упомянуть его в своей слезной благодарственной речи на вручении мафиозных „Оскаров“.

С большими усилиями и гримасой боли он сумел развернуться и переползти к прикроватной тумбочке. Пуля, судя по всему, прошила толстую кишку, прошла через желудок и легкое и вышла у основания шеи, продырявив галстучный узел. Из раны под подбородком хлестала кровь. Я кинулся наперехват, решив, что у него в тумбочке пистолет. Но он всего лишь протянул руку за бумажником, и свои последние вздохи на этой земле он сделал, разглядывая фотокарточки жены и троих детей — четыре канадских лица с застывшими улыбками, — пока не захлебнулся в собственной крови, вытекавшей из носа. После того как его прибрала Костлявая, я еще добрых полчаса сидел рядом с ним на кровати и под конец решил выброситься из окна на мостовую Шестой авеню. Но я не сумел открыть чертово окно. Современные отели ставят заслон пережиткам прошлого.

Конечно, потом я сообразил, что могу воспользоваться своей пушкой. Но честолюбие оказалось сильнее депрессии.

Через несколько дней, во время свидания с Мунитой, я заговорил с ней о том, что не худо бы нам завести детей, стать настоящей семьей. Мэри Лу и Бобби Бокшич. Мне захотелось обзавестись счастливыми лицами в бумажнике. Но в ответ мне было сказано, что надо подождать, пока она доберется до двадцатого этажа карьерной лестницы. Ей оставалось еще пять. Пять неженатых блядунов.

Пешеходная тропа уводит меня от океана, и, пройдя по бульвару, я оказываюсь в каком-то белорусском квартале. Слева дома поменьше, справа побольше. Вспоминаю неделю в Минске. Мы с Нико пять дней подряд в ожидании доставки некоего кейса смотрим в гостиничном номере по телику все игры женского чемпионата мира по гандболу. Норвежские девчонки особенно хороши.

Появились первые авто. Утренний трафик набирает обороты. Большинство машин едут мне навстречу в сторону центра. У меня нет четкого плана. Меня ведет замороженная голова Муниты, возникающая впереди раз в семь минут, а я все жду появления полиции. Вот он, момент, рано или поздно наступающий в карьере любого профессионального убийцы, — тоска по петле. Когда хочется крикнуть гражданам на улице: „Вяжите меня!“

Я миную кинотеатр (там показывают какую-то тальянско-мафиозную муру) и монструозного вида „Икею“, выкрашенную в желто-синие цвета. Утро уже в разгаре. Машины вылетают, как рифмы изо рта рэпера. Я — единственный пешеход. Люди здесь не ходят. Неудивительно, что тротуар вдруг обрывается. Дальше я иду по обочине, по грязной траве. Впереди замаячила замысловатая бетонная конструкция, сплошные обручи да петли со снующими автомобилями. Водители поглядывают на меня из окон так, будто это сам Ганнибал Лектер направляется на завтрак.