Советы по домоводству для наемного убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Халлгримур Хельгасон cтр.№ 24

Так, мне вешают на уши зимнюю лапшу.

— Ты до сих пор… Ты постоянно с ними встречаешься? Со всеми сорока?

— „Встречаюсь“ не в том смысле. Просто… сталкиваемся на улице или еще где-то. Город-то небольшой. Все заходят в кафе.

— О'кей. И поэтому они тебя устроили официанткой.

Моника Левински на глазах превращается в Бритни Спирс.

— Слушай, ты. Заткни фонтан! Ты, киллер, смеешь в чем-то обвинять меня? Одно дело убивать людей и другое — заниматься с ними любовью. Как можно сравнивать?

— Любовь и смерть одинаково важны…

— Любовь тут ни при чем. Речь о сексе!

— Еще важнее.

Она вскакивает с дивана с криком:

— Да пошел ты! — И вылетает из комнаты. Но через мгновение возвращается, словно до нее вдруг дошло, что это ее дом, а не мой. — Сама не знаю, почему я тебя пригрела! Мне следовало бы позвонить в полицию или хотя бы Торчеру, а вместо этого… А! Ну-ка встал! Вали наверх! Чтоб я тебя здесь не видела! И только попробуй еще раз открыть рот!

— Прости. Моя вина.

— Да пошел ты!

— Я уйду… чуть позже. Пожалуйста, сядь.

Она уходит на кухню перекурить, а тем временем я устраиваю небольшую порку зеленоглазой обезьяне.

Ревность, моя старая назойливая тетка, вечно приходит непрошеная на мои свидания. С тех пор как моя ганноверская подружка, дочь оптометриста, бросила меня в русском стиле, моя жизнь проходила под знаком этой матроны. Хильдегард, девушка восьмого дня (у меня как у новоявленного иностранца, говорившего на ломаном немецком, шансов было в принципе не много), носила водолазки через день, играла на скрипке с ангельским выражением лица и не употребляла бранных слов, зато при расставании призналась, что изменяла мне с семнадцатью мужчинами. Семнадцать долбаных немцев. Конские хвосты, усы и все такое прочее. Это признание, по ее разумению, должно было облегчить мою участь.

— Ты должен быть счастлив избавиться от такой…

— …шлюхи, как ты?

Мне понадобилось семь лет, чтобы похоронить ублюдков в своей промерзшей душе. И пусть с тех пор они меня особенно не беспокоили, я навсегда остался ревнивцем. Господь свидетель, наслаждаться отношениями — не мой удел. Я веду себя как какой-нибудь придурочный агент, пытаясь доказать, что моя партнерша — тайная шпионка. А когда дело доходит до любви, я превращаюсь в этакого футбольного рефери, не умеющего получать удовольствие от игры, зато всегда держащего наготове желтую карточку.

И вот очередной заход моей ревнивой тетушки, вынудившей Ганхолдер уйти на кухню. Старая карга добралась-таки до Исландии. Впрочем, это трудно назвать свиданием. Скорее ускоренный курс по теме ликвидации неугодных. 101 труп — таков итог первого урока. Преподаватель ждет окончания перекура. И вскоре студентка возвращается. Божественная Ганхолдер появляется в дверях с красными глазами и пылающими от негодования щеками. Она снова усаживается на диване и закуривает новую сигарету. Я смотрю, как она молча затягивается и с легким шумом выпускает дым.

— Как отреагировали твои родители, когда нагрянула полиция и не застала отца Френдли? — наконец задаю ей вопрос.

— Обалдели совершенно, а ты думал? Они ведь тебе верили на все сто. — Она хмыкает.

— Твой отец был разъярен?

— Скорее, шокирован. Но он положил руки на плечи полицейским и давай их успокаивать: „Господь его найдет. От всевидящего ока Божьего ему не уйти“.

Она уже почти смеется, и я с ней вместе. Вдруг до нас долетает скрип открывающейся входной двери, и ее лицо мгновенно делается серьезным. Потушив сигарету, она спешно уносит на кухню мою тарелку, в то время как я улепетываю на чердак и втаскиваю за собой примитивную лесенку, после чего люк сам собой закрывается. Я переползаю по занозистому полу и забираюсь в хрустящий спальный мешок „Норт фейс“. Я слышу, как Трастер, топоча точно конь, входит в дом. Сегодня он рано. Брат с сестрой обмениваются короткими „привет-привет“, потом доносится шум сливного бачка. А потом он, видимо, спрашивает, есть ли в доме какая-то еда, а она отвечает: „Nay“. То бишь „нет“ по-исландски. Я у нее уже кое-чему научился. Tugthúslimur означает „доброе утро“, a glæpamaður — „спокойной ночи“ [42] .

После чего часа на три устанавливается братосестринское молчание. Они не смотрят вместе телик. Не слушают вместе музыку. Чем, черт возьми, они занимаются? Из дома при этом никто не выходит. Может, играют в карты? Или читают? Около полуночи сливной бачок вновь подает голос, а затем доносится ни с чем не сравнимое шуршание шелковых трусиков, скользящих вниз по белым женским ножкам. Война наградила меня кошачьим слухом.

В три часа ночи набираю нью-йоркский номер Нико. Голоском чердачной мыши описываю ему свое положение. Он выслушивает несколько фраз, а затем взрывается, как герой-тальянец по телику: „Ты чё мне звонишь? Кто тебе дал мой номер?“ И отключается. Посылает меня подальше. Мой старый добрый Нико. Нико Оторва. Это плохая новость. Даже очень плохая. Мне дают понять, что я покойник. Путь в Нью-Йорк, во всяком случае, мне заказан. И даже в Хорватию. Бляха-муха.

Засыпаю я под утро.

Меня будят пронзительный стук и низкие голоса снизу. К такому повороту я готов: так как я сплю в одежде (Мааковой), мне остается лишь сунуть в карман мобилу и влезть в кроссовки, на что уходит меньше секунды. А еще через парочку спальный мешок улетает в темный угол, а матрас оказывается под коробкой с книгами. Внизу Ганхолдер орет как ненормальная: — Hvar þið gangið?! [43]

Ее крик настигает меня в тот момент, когда через фонарь верхнего света в центре потолка я вылезаю на крутой скат пуленепробиваемой крыши. Холодрыга жуткая. Серое небо, зеленые деревья и цветные крыши Рейкьявика. Крыша, на которую я вылез, красная, тронутая ржавчиной. Я сразу замечаю белый верх полицейской машины у обочины и слышу голос крепыша офицера, направляющегося с инспекцией в сад. Я перемахиваю на противоположный скат и вытягиваюсь в струну, уцепившись за конек крыши. Нутром слышу, как эти говнюки уже вовсю шарят по чердаку. Через несколько мгновений один из них открывает чертов люк. Я-то его не вижу, а вот он вполне может высмотреть мои побелевшие от холода кончики пальцев. Надо разжимать хватку, что я и делаю. Отпускаю конек. Сантиметр за сантиметром, как в замедленной съемке, я сползаю по холодному железному скату на своем внушительном хорватском брюхе, широко расставив руки и ноги в надежде, что мои скользкие кроссовки и потные ладони окажутся беззвучными. В какой-то момент, чувствую, больше не сползаю. Застрял, язви меня в душу. Крупнейший в истории жабопад сам собой прекратился.

Не написать ли мне руководству исландской полиции благодарственное письмо? Как они, обыскав весь дом, умудрились не обнаружить на крыше огромного жаба ростом 182 см и весом 110 кг, для меня загадка. ФБР следовало бы хорошо подумать, прежде чем подписывать с местной полицией новый протокол о сотрудничестве. Около часа я изображал из себя замороженного жаба, после чего вернулся на чердак. Люк был открыт. Опустившись перед ним, как балерун перед воображаемым озером, я уже собирался просунуть в него голову, как вдруг передо мной выросла другая голова с жаждущими губами. Обе стороны были приятно удивлены и после короткого вздоха облегчения слились в поцелуе.