Сорок третий номер... - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Герасимов cтр.№ 37

Наверное, потому, что оно заколотилось от любви…

Комиссованный из армии, без образования и работы, Андрей долгое время упивался собственной слезливой значимостью. Он шлялся по пивным и закусочным, где непременно находил благодарных слушателей, внимавших молодому, но уже «видевшему жизню» парню с сочувствием и деланным уважением.

– Я порох нюхал! – объяснял захмелевший Голота очередной компании в рюмочной. – Друзей терял! Смерть видел вот так, как тебя, зяблик копченый! – И он снисходительно похлопывал по плечу какого-то мужичка. Тот кивал и… подливал.

Андрею не требовались деньги на выпивку. Его охотно угощали в любой «стекляшке», закусочной или в пивной.

Каждую неделю к Голоте наведывался участковый. Тот самый, который говорил, что армия сделает из него человека.

– Тебе же всего двадцать лет! – качал он головой, наблюдая, как Андрей мучается похмельем. – А ты жизнь в унитаз спускаешь! Почему до сих пор не работаешь? Клятвенно обещал устроиться месяц назад! Учти, Голота, еще неделя, и я не посмотрю на твое «героическое прошлое». Привлеку за тунеядство!

– Пожалейте его, товарищ старший лейтенант, – причитала тетя Таня. – Дайте еще время – парень оправится. Он ведь только-только жить начинает…

– Плохо начинает, – подытоживал участковый, – плохо.

– Я порох нюхал… – хмуро затягивал Голота обычную песню. – Друзей терял…

– Он устроится, – поспешно заверяла тетя Таня милиционера, – вот увидите, придет в себя – и сразу устроится.

Голота, действительно, время от времени «начинал новую жизнь». Он работал сезонным продавцом мороженого, экспедитором на хлебопекарне, администратором в пневматическом тире, но нигде не задержался больше полугода. Всякий раз он тыкал в нос участковому справкой с нового места работы, и когда тот оставлял его в покое, уходил в очередной загул.

Однажды тетя Таня, хлопнув ладонью по столу, положила перед племянником листок бумаги с несколькими строчками, выведенными аккуратным женским почерком.

– Вот тебе еще одно место! Коль и оттуда сбежишь, я знать тебя больше не хочу! Это Пал Палыч похлопотал. Если подведешь и оскоромишься – лучше уходи из дому!

Андрей лениво взял листок, скользнул равнодушным взглядом по строчкам и уже собирался небрежно бросить его обратно на стол, как вдруг задержал руку, опять пробежал глазами написанное, словно не доверяя собственному зрению, и пробормотал удивленно:

– Кинотеатр «Победа»?..

Голота стал киномехаником. Он охотно и достаточно быстро освоил эту немудреную специальность и теперь с утра до позднего вечера пропадал в своей будке, пропахшей теплой пылью и жженой пластмассой. Ему нравилось возиться с пленкой, заряжать ее в проектор, заставляя скользить в хитром лабиринте валиков, зажимов, зубчиков и пазов, перематывать с одной тяжелой катушки на другую, вдыхать ее чудесный, неповторимый запах. Нравилось получать новый фильм по накладной и горделиво перетаскивать банки из машины к себе в келью мимо праздных зевак, как феодалу, которому принадлежит право первой ночи с чужой невестой. Нравилось небрежно прогуливаться у самой лестницы центрального входа в кинотеатр за час до сеанса, наблюдая, как озабоченно спрашивают граждане друг у друга лишний билетик. Но больше всего нравилось Голоте таинство рождения невзаправдашней, но такой волнующей и интересной экранной жизни. Наблюдать историю чужой любви или ненависти сквозь крохотную амбразуру окошка киномеханика было гораздо занимательнее, чем из зала. Кроме того, Голота чувствовал себя безраздельным хозяином этой любви и ненависти, собственником страстей, печалей и радостей. Он мог выдавать их порционно. От его желания зависело экранное счастье. Он щелкал тумблером проектора, и десятки людей в переполненном зале умолкали, зачарованные вспыхнувшим в темноте чудом, сотворенным для них волшебником из кинобудки.

А еще Голота вдруг заметил, что стал нравиться девушкам. Они строили ему глазки, дарили обворожительные улыбки и просились в кинобудку на последний сеанс какой-нибудь импортной, модной картины. Андрей не отказывал. Каждый вечер он проводил одну из девушек по служебной лестнице к себе в келью, поил чаем, потом делово и горделиво заряжал пленку, придвигал табурет, усаживал гостью перед амбразурой и щелкал тумблером проектора. После сеанса девушка поднималась с табурета, оглаживала юбку, потягивалась, чмокала Андрея в щечку и исчезала.

Между тем, приятели завидовали Голоте.

– Повезло тебе, Дрон, – сказал как-то Владик Петрушевский, в недавнем прошлом неизменный собутыльник и участник всех рюмочных посиделок своего друга. – Ты их там всех чпокаешь по очереди?

– Кого? – не понял Андрей.

– Ну… баб, – Владик подмигнул. – В кинобудке – самое оно!

Андрей нахмурился.

– Они же кино ходят смотреть, а не чпокаться.

У Петрушевского округлились глаза.

– Ты серьезно, кореш? Ну тогда, извини, ты – полный осел! Уж я бы не растерялся!

– Мне не по себе как-то, – неохотно признался Голота. – Не знаю, с чего начать, как подступиться… Словом, робость какая-то…

– От кого я это слышу?! – театрально изумился Владик! – От героя войны! Храбреца-фронтовика! Послушай меня, мужчина, тебе и подступаться не нужно. Стоит только приобнять голубу, как бы невзначай, рукой провести, где надо – и она твоя!.. К науке брать штурмом высоты и крепости это не имеет никакого отношения.

Через пару дней, глотнув для храбрости портвейна, Голота пригласил в кинобудку смазливую юную особу по имени Оля Морозова. Это была улыбчивая рыженькая девушка лет восемнадцати с красивыми карими глазами и широкими скулами, заметно выступающими на миловидном загорелом лице. Морозова жила по соседству с Голотой, и он частенько ловил на себе ее игривый взгляд, когда шел через двор на работу или когда стучал с мужиками в домино под старыми, пыльными липами.

– Сегодня привезли французскую картину, – сказал ей Голота. – Приходи ровно в семь. Я встречу.

И Оля пришла.

Она сидела на табурете в легком цветастом сарафане, сложив руки на загорелых коленках, пока Андрей заряжал пленку в проектор, и в тесной кинобудке тяжело плавал приторный запах ее духов.

Голота ловко управился с первой катушкой, проверил затвор, потом открыл следующую банку, отмотал пленку и стал пристраивать ее на второй проектор.

– А зачем два аппарата? – спросила Морозова.

– Подойди, покажу, – кивнул Голота.

Девушка охотно встала с табурета, подошла к проектору и наклонилась к окошку, вглядываясь в матовую темноту зала.

– Фильм состоит из нескольких частей. – Андрей встал у нее за спиной, чувствуя, что сердце выпрыгивает из груди. – Когда подходит к концу первая часть, – он невзначай положил руку девушке на бедро, – то на экране в правом нижнем углу появится такой кружок… – Он встал вплотную к девушке и, тоже наклонившись, скользнул рукой по ее животу к груди. – Такой… кружочек…