А узники тюрьмы приуныли. Ричард давно понял, что никто из его шестнадцати товарищей по несчастью не ждет оправдательного приговора. Лишь двое из них могли позволить себе нанять адвоката — Билл Уайтинг и Айзек Роджерс. Их предстояло защищать тому же мистеру Джеймсу Хайду, из чего Ричард сделал вывод, что Хайд — единственно возможная кандидатура.
— Значит, нам всем не на что надеяться? — спросил Ричард у Лиззи.
Лиззи, которая пережила уже три выездные сессии суда, побледнела.
— Не на что, Ричард, — просто ответила она. — А как же иначе? Доказательства вины представляют обвинитель и его свидетели, присяжные верят им. Почти все мы виновны, хотя мне известно, что несколько заключенных стали жертвами обмана. Пьянство — не оправдание. Будь у нас влиятельные друзья, мы не сидели бы в глостерской тюрьме.
— Случалось ли, чтобы кого-нибудь оправдали?
— Несколько раз, да и то если сессия затягивалась. — Присев к Ричарду на колено, Лиззи пригладила ему волосы, как пригладила бы ребенку. — Не стоит питать радужных надежд, милый Ричард. Увидев тебя на скамье подсудимых, присяжные не станут требовать других доказательств. И прошу тебя, надень парик.
На рассвете двадцать третьего марта Ричард надел новый, очень простой черный сюртук, черный жилет и такие же панталоны, обулся в новые черные башмаки, подложил чистые тряпки под ручные и ножные кандалы. Но парик он не надел — этот предмет вызывал у него безотчетное отвращение. Вместе с ним на заседание отправились еще семеро узников: Уилли Инселл, Бетти Мейсон, Бесс Паркер, Джимми Прайс, Джо Лонг, Билл Уайтинг и Сэм Дей, семнадцатилетний парнишка из Дерсли, укравший два фунта пряжи у ткача.
Их втолкнули в здание ратуши через заднюю дверь и узкими коридорами провели в подвал, так и не позволив увидеть зал суда — арену, на которой разыгрывались словесные, но смертельно опасные битвы.
— Сколько нам еще ждать? — шепотом спросила Бесс Паркер у Ричарда. Ее глаза от страха стали огромными; она потеряла ребенка, едва успевшего родиться, и до сих пор не успела оправиться от удара.
— Полагаю, недолго. Заседание продолжается не более шести часов в день, а предстоит разобрать восемь дел. Наверное, судьи будут действовать молниеносно, как мясник начиняет колбасы.
— Боже, как страшно! — воскликнула Бетти Мейсон, чья дочь родилась мертвой. Горе придавило ее.
Джимми Прайса увели первым, затем пришла очередь Бесс Паркер, но Джимми не вернулся. Только после того как стражники увели Бетти Мейсон, оставшиеся узники поняли, что сразу после вынесения приговора заключенных препровождают обратно в тюрьму.
Вызвали Сэма Дея, и в подвале остались только Ричард, Уилли, Джо Лонг и Билл Уайтинг. К тому времени заседание продолжалось уже несколько часов.
— Их светлостям пора обедать, — заявил неугомонный Уайтинг и облизнулся. — Жареный гусь, жареная говядина и баранина, каши и гарниры, булочки, пудинги и пироги — тем лучше для нас, Ричард! Желудки судей будут наполнены, а мозги — затуманены кларетом и портвейном.
— А по-моему, нам это не поможет, — возразил Ричард, не расположенный веселиться. — У них разыграется подагра, от сытной еды начнет клонить в сон.
— Воистину, ты — утешитель Иова!
Ричарда и Уилли вызвали последними. Их привели наверх в половине четвертого, если верить настенным часам в зале суда. Из подвала ход вел прямо на скамью подсудимых, где, несмотря на название, было не на что сесть. Ричард и Уилли застыли, щурясь от яркого света. Компанию им составил апатичного вида стражник со средневековыми регалиями. Зал был небольшим, зрители разместились на галерее, а в самом зале сидели только те, кто непосредственно участвовал в заседании. На возвышении восседали двое судей, облаченных в малиновые мантии с меховой отделкой и пышные парики. Остальные блюстители закона разместились вокруг них и на скамьях, некоторые из них расхаживали по залу. Кто же из этих людей адвокат мистер Джеймс Хайд? Ричард понятия не имел. Двенадцать присяжных сбились в кучу, напоминая овец, и незаметно переминались с ноги на ногу, устав стоять неподвижно. Ричард сочувствовал им: обязанность время от времени заседать в суде присяжных возлагалась на каждого почетного гражданина от Твида до Ла-Манша. Присяжным не полагалось ни скамей, ни вознаграждения за потерянные рабочие дни. Впрочем, это побуждало присяжных принимать решения так же стремительно, как судьи успевали произнести «Виселица!».
Мистер Джон Тревильян Сили Тревильян устроился рядом с мужчиной внушительного вида в одеянии участника драмы — мантии, парике с косицей, в туфлях с пряжками. С тех пор как Ричард видел заклятого врага в последний раз, Сили заметно изменился: теперь он вырядился в тончайшее черное сукно, надел строгий парик, черные лайковые перчатки и маску дружелюбного простофили. От дерзкого насмешника и отважного мошенника не осталось и следа. Сили, сидящий в ратуше Глостера, являл собой образец глуповатой и невинной жертвы. При виде Ричарда он издал пронзительный возглас ужаса и прижался к своему спутнику, а потом старательно избегал смотреть в сторону скамьи подсудимых. Согласно закону, Сили сам мог выступать в роли обвинителя, но эту задачу взял на себя его адвокат, отвечая на вопросы присяжных о вопиющем преступлении, совершенном двумя злодеями. Положив закованные в кандалы руки на барьер, крепко упираясь ногами в древние доски пола, Ричард внимательно слушал, как обвинитель перечисляет добродетели — и глупости — бедного безобидного малого, мистера Тревильяна. Вскоре Ричард понял, что сегодня чудес в Глостере не произойдет.
Повествование самого Сили прерывали всхлипы, вздохи и длинные паузы, во время которых он подыскивал слова, возводил глаза к потолку, иногда закрывал лицо руками — взбудораженный, дрожащий, нервозный. В конце концов присяжные, на которых произвели впечатление его умственное расстройство и материальное благополучие, сочли его жертвой похотливой женщины и ее свирепого мужа. Но само по себе это еще не означало, что Ричард совершил преступление, как и вексель на пятьсот фунтов не был признаком вымогательства.
Обязанность подтвердить это была возложена на двух свидетелей — на жену цирюльника Джойса, которая слышала ссору через стену, и на мистера Дейнджерфилда, который подсматривал через щель в стене. Миссис Джойс отличалась превосходным слухом, а мистер Дейнджерфилд, по-видимому, имел полный обзор сквозь щель шириной в четверть дюйма. Одна слышала возгласы вроде «Чертова тварь! Где твоя свеча?» и «Я вышибу тебе мозги, мерзавец!», а второй видел, как Морган и Инселл угрожали Сили молотком и заставили-таки его подписать вексель.
Мистер Джеймс Хайд, выступающий от имени Ричарда, был рослым худощавым мужчиной, с виду напоминающим ворона. Он умело вел перекрестный допрос, пытаясь доказать, что в трех домах по соседству с Джейкобз-Уэлл живут преимущественно сплетники, которые почти ничего не видели и не слышали и составили представление о случившемся на основании слов самого Сили, которого Дейнджерфилды зазвали к себе, а миссис Джойс забежала к ним узнать, в чем дело.
Лишь в одном Сили просчитался: оба свидетеля заявили, что Ричард крикнул в дверь, будто мистер Тревильян получит свои часы, когда он, Ричард, добьется сатисфакции. Даже присяжные сочли эти слова вспышкой гнева обманутого мужа.