Падение титана, или Октябрьский конь. В 2 томах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 135

— После Таврасии я поеду быстрее, — сказал Антоний.

— А что такое?

— Фульвия должна родить, и я хочу быть с ней.

Децим Брут захохотал.

— Антоний! Ты наконец-то под каблуком! Сколько у тебя детей?

— Только одна законная дочь, и та идиотка. Дети от Фадии умерли вместе с ней во время того ужасного мора. Но я не считаю это потерей, особенно с такой матерью, как она. А ребенок Фульвии — это совсем другое. Этот всегда сможет сказать, что он правнук Гая Гракха.

— А если родится девочка?

— Фульвия говорит, что носит мальчика, она знает.

— Два мальчика и две девочки от Клодия, мальчик от Куриона. Ты прав, она знает.

Домициева дорога спускалась к широкой долине реки Пад, к Плаценции, столице Италийской Галлии и резиденции губернатора Гая Вибия Пансы, одного из самых преданных клиентов Цезаря. Он сменил Брута и, когда тот и Кассий прибыли в Плаценцию, с радостью приветствовал их.

— Дорогой Брут, ты проделал блестящую работу, — тепло сказал он. — После тебя мне практически ничего не осталось, кроме как следовать твоим эдиктам. Приехали встретить Цезаря, а?

— Да, а это значит, что тебя потеснят квартиранты, — сказал Брут, несколько удивленный такой похвалой. — Гай Кассий и я остановимся в гостинице Тигеллия.

— Ничего подобного! Нет, нет и нет! Я не хочу ничего слышать! Я получил сообщение от Цезаря, что у нас задержатся только Квинт Педий, Кальвин и трое контуберналов. Ну, разумеется, и он сам. Децим Брут и Гай Требоний поедут прямиком в Рим, как и все остальные.

— Тогда благодарим за приглашение, Панса, — живо отреагировал Кассий.

— Я надеюсь, — сказал он Бруту, когда они заняли апартаменты из четырех комнат, — что мы здесь пробудем недолго. Этот Панса чересчур утомителен.

— Гм, — рассеянно произнес Брут.

Он думал о Порции, по которой очень скучал. Не говоря уже о сосущем чувстве вины перед ней. Он ведь не сказал ей, куда едет.

Ждать пришлось недолго. Цезарь приехал на другой день, как раз к обеду. Излишне властный, по мнению Кассия, но его радость была вполне искренней.

Семеро возлежали на ложах: Цезарь, Кальвин, Квинт Педий, Панса, Брут, Кассий и Гай Октавий. По традиции жена Пансы Фуфия Калена не могла следовать за мужем в провинцию, поэтому никто не встревал со своей болтовней в серьезную вдумчивую мужскую беседу.

— А где Квинт Фабий Максим? — спросил Панса Цезаря.

— Поехал с Антонием дальше. Он очень хорошо поработал в Испании, его ждет триумф. Квинта Педия — тоже.

Кассий сжал губы. Идея торжественно отмечать победу римлян над римлянами его поразила. Там не было даже общеиспанского мятежа! Да и частичного тоже. Далеко не вся Дальняя Испания ополчилась на Цезаря, а Ближняя вообще ни в чем не участвовала.

— А ты сам будешь отмечать триумф? — спросил Панса.

— Естественно, — ответил Цезарь, загадочно усмехаясь.

«Он даже не пытается завуалировать факт, что римляне били римлян, — подумал Кассий. — Что же это будут тогда за триумфы! Интересно, сохранил ли он голову Гнея Помпея, чтобы продемонстрировать ее на параде?»

Воцарилось молчание. Все сосредоточились на еде. Кассий был не единственным, кому не понравилась идея торжеств по поводу разгрома своих же сограждан.

— Ты что-нибудь написал еще, Брут? — спросил Цезарь.

Брут поднял на Цезаря печальные карие глаза, оторвавшись от мыслей о Порции.

— Да, — ответил он, — три трактата.

— Три?

— Да, мне нравится одновременно работать над несколькими вещами. По счастью, — продолжил он, прежде чем разум подал ему сигнал тревоги, — рукописи находились в Тускуле и не погибли в огне.

— В огне?

Брут залился краской, закусил губу.

— Э-э-э, да. В моем римском кабинете случился пожар. Все мои книги и бумаги сгорели.

— Edepol! И дом твой сгорел?

— Нет, дом в порядке. Наш управляющий действовал очень быстро.

— Эпафродит. Да, ценный слуга, как я помню. Значит, ты говоришь, что все твои книги и бумаги уничтожены? Они что же, были раскиданы по полу, по столам? — спросил Цезарь, разжевывая орехи.

— Да, — ответил Брут, приходя в еще большее замешательство.

По выражению глаз Цезаря Кассий отлично понял, что тот что-то заподозрил, а может, и догадался, что произошло. Но Брут был слишком мелкой мышкой для такой большой кошки, поэтому тему великодушно сменили.

— Расскажи нам о своих работах.

— Один трактат о добродетели, второй — о смиренном терпении и третий — о долге, — перечислил Брут, приходя в себя.

— Что ты можешь сказать о добродетели, Брут?

— Что одной только добродетели достаточно, чтобы обеспечить счастливую жизнь. Если человек по-настоящему добродетелен, Цезарь, тогда ни бедность, ни болезнь, ни ссылка не смогут лишить его счастья.

— Да что ты?! Поразительное утверждение, особенно если принять во внимание твой огромный жизненный опыт. Впрочем, это аргумент стоика, который должен понравиться Порции. Мои искренние поздравления с браком, — серьезно добавил Цезарь.

— О, благодарю.

— Смиренное терпение — это добродетель? — спросил Цезарь и сам ответил: — Абсолютно нет!

Кальвин засмеялся.

— Ответ Цезаря.

— Ответ мужчины, — послышался голос с дальнего ложа. — Терпение — это действительно добродетель, но смирение — это сугубо женское качество, — объявил Октавий.

Кассий с удивлением перевел взгляд со смущенного Брута на парня. Его так и подмывало отбрить женоподобного, самоуверенного юнца, возомнившего себя непререкаемым авторитетом в столь непростом философском вопросе, но он снова сдержался. Его опять остановило выражение лица Цезаря. О боги, наш властитель любуется этим смазливым мальчишкой! Более того, он одобряет его суждение!

Унесли остатки последнего блюда. Остались вино и вода. Какой любопытный обед, пронизанный скрытым напряжением! Кассию трудно было определить, кто являлся генератором этого напряжения. Сначала, конечно, он грешил на самого Цезаря, но чем дольше длился обед, тем больше он склонялся к тому, что причиной был молодой Гай Октавий, находившийся, очевидно, в невероятно хороших отношениях со своим двоюродным дедом. Все, что он говорил, когда говорил, выслушивалось, словно высказывание легата, а не простого кадета. И слушал так его не один только Цезарь. Кальвин и Педий ловили каждое слово юнца. При всем при том Кассий не мог назвать этого юношу дерзким, грубым, развязным или хотя бы тщеславным. Почти все время он скромно держался в тени, предпочитая не вмешиваться в разговор старших, а сосредоточенно слушать. Комментарии срывались с его языка лишь иногда, и каждый раз словно бы ненароком. Внезапные, точные, иногда мудрые. Произносились они всегда тихо, но твердо. «А ты, Гай Октавий, очень непрост», — подумал Кассий.