По воле судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 113

Она хлопнула в ладоши, призывая управляющего.

— Попроси госпожу Тертуллу прийти в кабинет, — сказала она ему, затем опять обратилась к Кассию: — Почему так спешно?

— Сервилия, мне без малого тридцать три. Пора заводить семью. Я понимаю, что Тертулла еще совсем девочка, но мы ведь обручены, и она меня знает.

— Она уже вполне созрела, — последовало спокойное уточнение.

Тут в помещение вошла Тертулла, и Кассий не поверил глазам. Тринадцатилетняя девочка, какой он помнил ее все три года разлуки, превратилась в молодую красавицу. Очень походившую на покойную дочь Цезаря, Юлию, но без бледности и без хрупкости в теле. Статная, с большими серовато-желтыми, широко расставленными глазами. Густые, темного золота волосы, зовущий рот, безупречная золотистая кожа. Плюс к тому две изящные грудки. О Тертулла!

Увидев гостя, красавица радостно улыбнулась и протянула к нему руки.

— Гай Кассий, — чуть хрипловато, совсем как Юлия, сказала она.

Он, улыбаясь в ответ, пошел к ней, взял за руки.

— Тертулла. — И повернулся к Сервилии. — Могу я сказать?

— Конечно, — кивнула Сервилия, с удовольствием наблюдая, как они влюбляются друг в друга.

Кассий повернулся к красавице.

— Тертулла, я пришел сюда просить твоей руки. Твоя мать… — Он не добавил: «и твой брат». Зачем упоминать размазню? — Твоя мать говорит, что решение за тобой. Ты выйдешь за меня?

Улыбка ее изменилась, стала чарующей. Вдруг стало очевидно, что Сервилии в ней гораздо больше, чем Юлии или кого-то еще.

— С радостью, Гай Кассий!

— Хорошо! — с живостью проговорила Сервилия. — Кассий, уведи эту глупышку куда-нибудь, где ты сможешь поцеловать ее без того, чтобы все слуги и родичи на это глазели. Брут, ты возьмешь на себя заботы о свадьбе. Это время года благоприятно для браков, но тщательно выбери день.

Она нарочито хмуро посмотрела на счастливую пару.

— Пошли-пошли! Кыш!

Они вышли, держась за руки. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как перевести взгляд на сына. Ох, ну и лицо! Прыщавое, как всегда небритое, губы вялые, нерешительные. И глаза, печальные, как у собаки.

— Я не знала, что у тебя Кассий.

— Он только что вошел, мама. Я собирался послать за тобой.

— А я пришла повидать тебя.

— По какому поводу? — спросил Брут, чувствуя некоторое неудобство.

— О тебе трезвонят по всему городу. Аттик весьма недоволен.

Лицо его вдруг исказилось, сделалось жестким, каким в присутствии матери еще никогда не бывало.

— Цицерон! — прошипел он.

— Вот именно. Самолично. Клеймит тебя как ростовщика, обобравшего его провинцию, Каппадокию и Галатию. Не говоря уже о Кипре.

— Он ничего не докажет. Деньги одалживали два моих клиента, Матиний и Скаптий. Я лишь старался отстаивать их интересы.

— Дорогой мой, ты забываешь, что вся эта кухня знакома мне с детских лет! Матиний и Скаптий — твои приказчики, и не больше. Мой отец основал эту фиктивную фирму наряду со многими ей подобными. Они хорошо законспирированы, это да. Но не для человека с мозгами и проницательностью Цицерона.

— Я справлюсь с Цицероном, — сказал Брут с таким видом, словно и впрямь мог справиться с ним.

— Надеюсь, лучше, чем твой уважаемый тесть справился со своими проблемами! — усмехнулась Сервилия. — В Киликии он оставил столько свидетельств своего казнокрадства, что они даже слепцам бросались в глаза. Результат — обвинение в вымогательстве. Будет суд. А ты, Брут, был его сообщником. Ты думаешь, Рим не знает о ваших маленьких развлечениях? — Она сухо улыбнулась, обнажив мелкие, идеально белые зубы. — Сначала Аппий Клавдий угрожает расквартировать армию в каком-нибудь несчастном киликийском городишке, но тут выходишь на сцену ты и намекаешь, что сотня талантов, поднесенная губернатору, может позволить избежать этой участи, после чего фирма «Матиний и Скаптий» берется ссудить городку эту сумму. Аппий Клавдий сует деньги в карман, а ты получаешь даже больше его, собирая долги.

— Суд возможен, но Аппия Клавдия оправдают.

— Я в этом и не сомневаюсь, сынок. Однако дурные слухи ничего хорошего к твоей репутации не прибавят. Понтий Аквила считает, что это именно так.

Уродливое лицо исказилось. Черные глаза опасно блеснули.

— Понтий Аквила! — презрительно фыркнул Брут. — Цезаря я мог понять, мама, но не амбициозное ничтожество вроде Понтия Аквилы! Ты роняешь свое достоинство.

— Как ты смеешь! — прорычала она, вскакивая на ноги.

— Да, мама, я боюсь тебя, — твердо произнес Брут, когда она угрожающе нависла над ним. — Но мне уже далеко не двадцать, и есть вещи, очень и очень заботящие меня, потому что они плохо отражаются на нашем статусе, нашем положении в обществе, нашем достоинстве. Именно таков Понтий Аквила.

Сервилия повернулась и ровной походкой вышла из комнаты, нарочито спокойно закрыв за собой дверь. В саду перистиля она привалилась к колонне, дрожа от гнева и сжав кулаки. «Нет, как он посмел? Неужели он деревянный? Неужели он никогда не знал зова плоти, не выл беззвучно в ночи, не терзался своим одиночеством, не сгорал от желания? Да, никогда. Это же Брут. Анемичный, слабохарактерный, и к тому же импотент. Он думает, что я не знаю об этом. Его жена живет в моем доме. Жена, которую он ни разу не поимел. А на других пастбищах он не пасется. Огонь, гром, вулкан, землетрясение — все это не про него. Он может иногда что-то вякнуть, как в этот раз про Понтия Аквилу, но и только. Да как он смеет! Неужели он ничего не понимает?»

Когда Цезарь уехал в Галлию, она лежала одна и скрипела зубами, молотя кулаками по подушке. Призывая его, желая его, нуждаясь в близости с ним. Слабая от истомы, мокрая и голодная. Их встречи всегда походили на поединки по неистовству, по накалу, по напряжению тел. О, она всегда старалась быть равной ему, но ее опрокидывали, укрощали, порабощали. Со всей ее незаурядностью, со всем ее интеллектом. Он каждый раз побеждал и все-таки не уходил, оставался. А чего еще может желать женщина, как не мужчину, который во всем превосходит ее, но тем не менее остается? Не из-за денег, не еще по каким-то резонам, а исключительно под влиянием тяги ко всему женскому в ней. О Цезарь, Цезарь…

— У тебя агрессивный вид.

Она вздрогнула и повернулась. Это был Луций Понтий Аквила. Ее тридцатилетний любовник. Моложе, чем сын. Только что принят как квестор в Сенат. Не родовит, гораздо ниже ее по рождению. Но последнее теряло значение всякий раз, когда она его видела. Вот как сейчас. Что за красавец! Очень высок, идеально сложен. Короткие курчавые рыжеватые волосы, зеленые глаза, резкие скулы, сильный, чувственный рот. Короче, с Цезарем ни малейшего сходства.

— У меня агрессивные мысли, — сказала она, направляясь в свои покои.