Фавориты Фортуны - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 229

В феврале начали прибывать сопровождающие Великого Человека, и Цезарь — брови взлетели, губы дрожат в улыбке — смог лично наблюдать, как Марк Антоний проводит кампанию. Когда оказалось, что в Гифее нет подходящего места, где можно остановиться, окружение Антония настояло на постройке особой резиденции на берегу, с видом на Лаконский залив и красивый остров Кифера. В резиденции должны иметься пруды, водопады, фонтаны, бассейны для омовения, центральное отопление, а интерьеры отделаны привозным многоцветным мрамором.

— Это же до лета не закончить, — смеясь, сказал Цезарь Манию, — я уж думаю, не предложить ли Великому Человеку погостить у Апрония и Канулея.

— Ему не понравится, когда он увидит, что его дом не готов, — сказал Маний, который тоже находил ситуацию смешной. — Обрати внимание: отношение местных греков к тому, что их драгоценные городские фонды расходуются на это сибаритское гнездо, достойно похвалы. Потом, когда Антоний уедет, они будут сдавать его в аренду за огромные суммы всяким заезжим богачам.

— А я постараюсь разнести славу об этом сибаритском бельме, — сказал Цезарь. — В конце концов, здесь превосходный климат. Идеальное место для отдыха и лечения. Или для тайного участия в невыразимых пороках.

— Я бы хотел увидеть, как они будут получать обратно свои деньги, — сказал Маний. — Какая напрасная трата общественных ресурсов! Но этого я не говорил.

— А-а? — крикнул Цезарь, приложив к уху ладонь рупором, словно глухой.

Когда Марк Антоний прибыл, он увидел большую, надежно укрытую бухту, полную кораблей всех видов (Цезарь не гнушался даже торговыми судами, зная, что у Антония легион пехотинцев), и свою виллу, построенную только наполовину. Но ничто не могло испортить его хорошего настроения. Он пил неразбавленное вино и в таком количестве, что с тех пор, как покинул Массилию, он так и не протрезвел. Насколько могли видеть его пораженный легат Марк Маний и младший военный трибун Гай Юлий Цезарь, в представлении Антония кампания — это атаковать как можно больше женщин своим (как ходили слухи) грозным оружием. Победы сопровождались воплями женщин, протестующих против силы удара и размера тарана.

— О боги, что за некомпетентная скотина! — обратился Цезарь к стенам своей приятной и уютной комнаты в доме Канулея и Апрония. Он не отваживался высказать это кому-нибудь еще.

Конечно, Цезарь позаботился о том, чтобы Марк Антоний упомянул в сообщениях, что Цезарь собирает флот, так что когда в конце апреля пришло письмо от его матери, оно содержало приятную новость — милостивое освобождение от службы в Гифее с зачтением ему пятой кампании.

Старший дядя Цезаря, Гай Аврелий Котта, возвратившийся из Италийской Галлии в самом начале года, внезапно умер накануне своего триумфа. После себя — в числе многого другого — он оставил вакансию в коллегии понтификов, ибо много лет был старейшим действующим понтификом. И хотя Сулла решил, что коллегия должна состоять из восьми плебеев и семи патрициев, ко времени смерти Котты она уже состояла из девяти плебеев и только шести патрициев. Это произошло из-за желания Суллы наградить очередного отличившегося званием понтифика или авгура. Обычно смерть жреца-плебея означала, что коллегия заменяла его другим плебеем. Сейчас же, чтобы организовать состав в соответствии с указом Суллы, члены коллегии решили кооптировать патриция. И жребий пал на Цезаря.

Насколько могла догадаться Аврелия, этот выбор основывался на том, что ни один из Юлиев не был членом коллегии понтификов или коллегии авгуров со времени убийств Луция Цезаря (авгура) и Цезаря Страбона (понтифика) тринадцать лет назад. Все полагали, что сын Луция Цезаря заполнит вакансию в коллегии авгуров, но (сказала Аврелия) никто и не думал о Цезаре как кандидате в коллегию понтификов. Ее информатором был Мамерк. Он и сообщил Аврелии, что решение не было единогласным. Катул был против, равно как и Метелл, старший сын Капрария. Но после многочисленных истолкований знамений и консультации с книгами пророчеств кандидатура Цезаря победила.

Самой важной частью письма матери было известие от Мамерка: если Цезарь хочет закрепить за собой пост понтифика, ему лучше как можно скорее вернуться в Рим для посвящения и инаугурации. Иначе Катул может добиться, чтобы коллегия изменила свое решение.

Пятая кампания была записана в его послужной список, немногочисленные вещи уложены. Цезарь ни о чем не сожалел. Единственными людьми, по которым он будет скучать, были его хозяева, Апроний и Канулей, да еще легат Марк Маний.

— Хотя должен признаться, — сказал он Манию, — что я хотел бы увидеть резиденцию Антония во всем блеске.

— Быть понтификом намного важнее, — сказал Маний, который не очень понимал, кто такой на самом деле этот Цезарь. Манию он всегда казался практичным и непритязательным парнем, который умел делать все хорошо и не боялся работы. — Чем ты собираешься заняться после того, как будешь официально введен в коллегию?

— Попытаюсь найти какого-нибудь робкого пропретора, занятого войной, с которой он не может справиться, — сказал Цезарь. — Сейчас Лукулл — проконсул. Это означает, что он не может отдавать приказы другим губернаторам.

— Испания?

— Слишком часто упоминается в донесениях. Нет, я узнаю, нуждается ли Марк Фонтей в умном молодом военном трибуне в Заальпийской Галлии. Он — военный человек, а такие люди всегда чутко относятся к таланту. Ему все равно, какого мнения обо мне Лукулл, раз я могу работать. — Красивое лицо Цезаря вдруг стало жестким. — Но сначала главное. А главное — это Марк Юний Юнк. Я обвиню его в вымогательстве.

— Разве ты не слышал? — удивленно спросил Маний.

— Не слышал чего?

— Юнк умер. Он так и не вернулся в Рим. Кораблекрушение.

* * *

Он и был фракийцем, и не был им. В тот год, когда Цезарь покинул Гифей, чтобы стать понтификом, этому фракийцу исполнилось двадцать шесть лет, и он впервые появился на арене истории.

Происхождение его было недурным, хотя не блестящим. Его отец, грозный, как Везувий, житель Кампании, был одним из тех, кто обратился к претору в Риме согласно закону lex Plautia Papiria, принятому во время Италийской войны, и получил римское гражданство, поскольку не принадлежал к числу италиков, которые с оружием выступили против Рима.

Ничто в сельском детстве мальчика не могло объяснить его страсти к войне и ко всему военному, но отцу стало ясно: когда этому второму сыну исполнится семнадцать лет, он запишется в солдаты. Однако отец пользовался некоторым влиянием и смог добиться, чтобы мальчика назначили кадетом в легион, который Марк Красс набирал для Суллы, после того как он высадился в Италии и начал свою войну с Карбоном.

Мальчику нравился военный режим. Ему еще не исполнилось и восемнадцати, а он уже отличился в сражении. Его перевели в один из ветеранских легионов Суллы, и со временем он стал младшим военным трибуном. Когда после последней кампании в Этрурии ему предложили демобилизоваться, он решил присоединиться к армии Гая Коскония, посланной в Иллирию для подавления мятежей далматов.