Майор не выдержал первым.
– Слушаю вас, гражданин. Что у вас?
Я протянул ему свое удостоверение.
– Мне нужен опер, который работает по убийству актрисы
Доренко. Поможете?
Майор молча вернул мне красную книжечку и стал куда-то
названивать.
– Двенадцатый кабинет, – наконец после нескольких
звонков произнес он. – По лестнице на второй этаж и направо.
То, что я увидел в кабинете, на котором значился номер 12,
меня озадачило. Там никак не мог находиться оперативник, которого я искал. Это
был типичный кабинет начальника, роскошный, обставленный добротной мебелью. И
человек, который восседал во главе письменного стола, тоже смотрелся
начальником. Хорошо за пятьдесят, жесткие глаза, грузная фигура.
– Подполковник Стасов, Управление уголовного розыска, ГУВД
Москвы, – представился я, пытаясь справиться с недоумением.
– Мне о вас не звонили, – сообщил мне хозяин кабинета,
глядя куда-то в сторону.
Я с ужасом подумал, что не знаю, кто он, как его зовут, и
вообще произошло какое-то недоразумение. На кителе я увидел полковничьи погоны,
которые с равным успехом могли принадлежать и начальнику управления, и любому
из его заместителей. Правда, вход в кабинет был из коридора, а не из приемной,
и это позволяло надеяться, что я попал все-таки не к начальнику, а к кому-то из
замов.
– Дежурный сказал, что я должен пройти в двенадцатый
кабинет.
– Правильно. Но из Москвы о вас не звонили. Что вы хотите?
Тут я сообразил, что дежурный принял меня за сыщика, который
приехал из Москвы в связи с убийством Ольги. Вероятно, поэтому он и направил
меня к руководству, так сказать, представиться и доложиться по команде. А
руководство, естественно, ни сном ни духом ни про какого сыщика и знать не
знает.
– Товарищ полковник, я хотел бы встретиться с сотрудниками,
которые занимаются убийством Ольги Доренко.
– Зачем? Кто вас уполномочил?
Вопрос мне не понравился. Где ты, прославленное милицейское
братство! Где ты, воспетое в книгах и фильмах чувство локтя, дружеская помощь и
своевременная поддержка! Полковник вел себя так, словно ему было глубоко
наплевать на сам факт убийства актрисы и больше всего его заботит вопрос о том,
чтобы в светлые ряды городских милиционеров не проник московский шпион с его
грязным разлагающим влиянием.
– Меня никто не уполномочил. Но я могу оказаться полезным в
расследовании убийства. Я хорошо знал потерпевшую.
– Кто вас прислал?
– Никто меня не присылал, я нахожусь в вашем городе на
отдыхе, узнал об убийстве и пришел.
– Откуда вы узнали об убийстве?
Все это больше походило на допрос, словно я обманным путем
пытаюсь втереться в процесс расследования, преследуя свои темные интересы.
– Мне сообщила моя жена, она работает на кинофестивале.
Я не стал упоминать о том, что жена – бывшая, потому что
тогда пришлось бы долго объяснять ему про Лилю и про Ритины педагогические экзерсисы.
– Фамилия жены?
– Мезенцева. Маргарита Мезенцева.
– А ваша фамилия – Стасов? Очень интересно.
Я вдруг понял, что стою перед ним, вытянувшись по стойке
«смирно». Видимо, его недоброжелательность оказывала на меня гипнотическое
воздействие.
– Если у вас есть информация, проливающая свет на убийство
Доренко, вы можете поделиться ею со мной, – холодно произнес полковник,
занимающий так и не установленную мною должность. – Я не сторонник
подключения посторонних лиц к работе, это часто мешает и создает дополнительные
трудности.
– Но я профессионал, а не посторонний, – попытался
возразить я.
– Насколько я понял из ваших слов, вы можете быть
потенциальным свидетелем, и в этом смысле вы, безусловно, посторонний. Мы
используем вас в качестве свидетеля. Пожалуйста, я готов выслушать все, что вы
знаете о Доренко. Но привлекать вас к работе я не позволю. Вы находитесь в
данный момент не на службе, и как профессионал вы для меня не существуете.
– А если вам позвонят насчет меня из Москвы, вы допустите
меня к работе?
На самом деле я вовсе не хотел, чтобы меня допускали к
работе. Наверное, я закоренелый эгоист, но у меня никогда не бывает потребности
влезать в чужое дело и помогать изо всех сил. Каждый должен тянуть свой воз.
Мой визит сюда был продиктован не стремлением подключиться к работе по
разоблачению убийцы, а единственно желанием поговорить по-мужски с
оперативниками, объяснить им, что Гарик Литвак не имеет к убийству ни малейшего
отношения, потому что его связь с убитой является чистейшей воды плодом воображения.
Вот и все. Мои благие намерения не шли ни на сантиметр дальше. Но мне стало
любопытно, отчего этот полковник, восседающий в роскошном кабинете, так меня
невзлюбил и почему он не хочет допускать меня к расследованию убийства. У него
больное самолюбие? Он не любит, когда ему приказывают? Его приводит в бешенство
само слово «Москва»?
– Я допущу вас к работе только в том случае, если будет
письменное указание из Главного управления уголовного розыска МВД
России, – четко ответил он. – Я подчиняюсь только им. Руководство
Управления внутренних дел столицы ко мне никакого отношения не имеет, мы с ними
равны по рангу, и они могут только просить меня.
– Но если они попросят? – настаивал я.
– Это будет зависеть от ситуации. Обычно я такие просьбы не
выполняю. Ваши коллеги только путаются под ногами и вносят сумятицу в нашу
работу. Если в министерстве принимается решение о создании
следственно-оперативной группы совместно с ГУВД Москвы, тогда другое дело.
Будет решение – будем разговаривать. Я вас больше не задерживаю, господин
Стасов.
Так. Из начальственного кабинета меня выперли, причем даже
не очень вежливо. Но я не обидчивый. Вернее, обидчивый, но привычный и умеющий
не обращать внимания. Поэтому я не заплакал горючими слезами, но злобу затаил.
Я поднялся на третий этаж, где все было как-то попроще: и дорожки на полу не
было, и стены не обшиты деревом, как на втором этаже, а покрыты масляной
краской, и двери не обиты дерматином. Прислушиваясь к голосам, доносящимся
из-за дверей, я выбрал комнату, в которой, судя по шуму, народу было много.
– Извините, – робко сказал я, делая глупое лицо. –
Меня вызывали в связи с убийством актрисы Доренко, а я забыл, в какую комнату.
– В тридцатую, – тут же ответили мне, и я тихонько
ретировался.
Возле тридцатой комнаты сидела очередь, и я сообразил, что
если здесь сидят те, кто занимается ночным убийством, то все эти люди вызваны
для дачи объяснений. Занять очередь означало бы добраться до нужных мне
сотрудников не раньше чем в конце дня. Объясняться же с этой очередью, рассказывая
им, что я «свой» и «мне по делу надо», мне не хотелось. Можно было бы, конечно,
просто войти в кабинет, никому ничего не объясняя, но была реальная опасность
нарваться на такого же поборника суверенитета, с которым я только что общался в
комнате 12. Врываться в чужой кабинет посреди допроса, требовать к себе
внимания – так можно вылететь из родной милиции в пять секунд. Вылететь-то не
жалко, но на мне камнем висел долг перед Игорем Литваком, и выполнить свою
задачу я должен был во что бы то ни стало.