Ольга и Рита были давними подругами, и вполне естественно,
что мы постоянно встречались в компаниях и ходили друг к другу в гости. Ольга
нравилась мне гораздо больше всех прочих Риткиных подруг, она была очень
славной и неглупой женщиной, по-настоящему талантливой актрисой, но с личной
жизнью у нее катастрофически не складывалось. Есть такие женщины, которых
мужчины всегда бросают. Чем это вызвано, какими их особенностями, никто сказать
не может. И умницы, и красавицы (а Оля Доренко была красивой), и прекрасные
хозяйки, а мужикам все чего-то в них не хватает. Может быть, изюминки? Чего уж
там Рите показалось, я не знаю, но только в один прекрасный день она начала
нервничать и весьма прозрачно намекать мне на мои слишком теплые отношения с
Олей. Я бы стерпел, но беда в том, что она начала доставать и Ольгу. Язычок у
моей благоверной, как я уже говорил, был достаточно острым, чтобы подруга
сначала стала недоумевать, а потом и всерьез обижаться. Дальше – больше. Ритка
с лицом оскорбленной мадонны стала рассказывать всем кому не лень, что ее муж
заигрывает с восходящей звездой экрана Доренко. Идея ревности превратилась в
навязчивую, Ритка потеряла покой и даже несколько раз пыталась выследить меня.
Один раз она сделала это крайне неудачно. Мы тогда разрабатывали группу,
работавшую в подпольной лаборатории по изготовлению наркотиков, и Ритка своим
появлением сорвала хитро задуманную операцию. Огромные усилия пошли псу под
хвост, я схлопотал крупные неприятности на работе и понял, что против ее
болезни нужно придумывать радикальное лекарство. И тогда мы с Олей,
посоветовавшись, решили выдать Рите историю про тайный роман с Игорем Литваком.
Это был как раз тот случай, когда самая невероятная ложь легко сходит за правду.
Дело в том, что Игорь Литвак был белой вороной в
кинематографических кругах. Он славился тем, что был предан своей семье, обожал
четырех детей и толстую некрасивую жену и ни разу за двадцать лет работы в кино
не был замечен ни в каких даже подобиях флирта. Именно этим мы и объяснили тот
факт, что о романе Ольги и Гарика никто не знал: это хранилось в строжайшей
тайне, ибо жена Литвака была родом из Тбилиси, воспитана в жестких правилах и
при малейших слухах немедленно забрала бы детей и уехала в Грузию, где имела
многочисленную родню. Разлука с детьми была бы для него трагедией, поэтому
первый (после жены, разумеется) свой роман Игорь охранял от посторонних глаз
как зеницу ока.
– Почему Оля мне ничего не рассказывала? – недоумевала
Рита.
– Потому что она вообще никому об этом не говорит. Никому,
понимаешь? Ни единой живой душе. Гарик ее просил, – убежденно врал я.
– Но тебе-то сказала, – упиралась жена.
– Она и мне не говорила. Я узнал случайно. В ее доме было
совершено преступление, участковый пошел с поквартирным обходом искать
свидетелей, а Игорь в это время был у Ольги. Так и выплыло.
Рита с пониманием отнеслась к нашей душераздирающей истории,
сразу же успокоилась и, к ее чести надо признать, никому не проболталась. И вот
теперь наша милая шутка грозила обернуться для ничего не подозревающего Игоря
Литвака огромными неприятностями.
– А Гарик здесь, на фестивале? – осторожно спросил я.
– Конечно. Он председатель жюри. А Ольгу представили в
номинации на лучшую женскую роль. Я не сомневалась, что она получит приз.
– Она прекрасная актриса, – поддакнул я, лихорадочно
соображая, что делать.
– Да при чем тут прекрасная актриса, – отмахнулась Рита. –
Гарик же председатель жюри, неужели он бы ей приз не выбил.
Нет, Маргариту уже ничто не исправит. Даже об убитой подруге
она не может не сказать колкость. Иногда, когда я смотрю на Риту и вижу ее
необыкновенные ноги, я раздумываю о том, не ошибся ли я, разведясь с ней. Но в
такие минуты, как сейчас, я понимаю, что не ошибся. Ритка с ее вечной злостью и
нервозностью была мне противопоказана, как маринованный перец больному язвой
желудка.
В течение следующих пятнадцати минут я узнал, что Оля вчера
присутствовала на пресс-конференции, которую устроили после просмотра того
фильма, где она сыграла главную роль. Потом имела место обычная коллективная
пьянка в ресторане гостиницы, когда уследить друг за другом совершенно
невозможно, все ходят и бродят куда глаз глянет, поднимаются в свои и чужие
номера, возвращаются, купаются в бассейне с подсветкой и шампанским и
занимаются торопливой, но от этого не менее страстной любовью под окружающими
гостиницу пышными тропическими кустами. Ольга жила в номере вместе с актрисой
Люсей Довжук. И вот, когда Люся около трех часов ночи вернулась в номер, она
увидела лежавшую на полу в луже крови Ольгу.
Прибежали мальчики из службы безопасности, вызвали милицию,
а кто-то возьми и скажи (с пьяных глаз чего не ляпнешь), что Маргарита
Мезенцева давно уже ревновала своего мужа, хоть и бывшего, к Ольге Доренко, а
муж-то этот примчался сюда, на фестиваль, хотя раньше никогда ничего подобного
за ним не замечалось. Не иначе как ради Ольгиных прекрасных глаз. Пока были
женаты, ни на один фестиваль вслед за женой не приезжал, а после развода – нате
вам, пожалуйста, прикатил. И как только Риточка это терпела!
Местные милиционеры вполне разумно решили, что Риточка
терпела это с трудом. То есть с таким огромным трудом, что в один прекрасный
момент не выдержала и убила проклятую разлучницу. Риточку тут же попросили
«пройти» и стали дотошно выяснять, была ли у нее возможность зарезать подругу.
К сожалению, выяснить ничего им не удалось, потому что все были в таком
подпитии, что ничего толком не помнили. Где находилась Мезенцева в период с 23
часов до 3 часов ночи? Куда она выходила? Где и с кем ее видели? Поднималась ли
она на 16-й этаж, где находится номер Доренко? Не выглядела ли подавленной или,
наоборот, возбужденной? Разгневанной? Раздраженной? Много ли пила? И так далее…
Вопросы остались открытыми, но Риту отпустили, попросив, естественно, из города
не уезжать. На прощание она кинула им кость – сказала про Литвака.
И я понял, что должен как-то помочь бедняге Игорю. Я остро
чувствовал свою вину перед ним и ни в коем случае не хотел, чтобы он пострадал
из-за истории, корни которой тянутся из идиотской ревности моей бывшей жены.
* * *
Городское управление внутренних дел выглядело недавно
отремонтированным и свеженьким, как только что выкупанный младенец. Я оставил
Лилю на лавочке в обществе книжки про Мумми-тролля, дав ей пятитысячную купюру
на тот случай, если она захочет мороженого или воды. Впрочем, я не сомневался,
что как только я исчезну в проеме двери, она тут же подойдет к книжному киоску,
который я приметил неподалеку, и купит очередной «женский» роман Барбары
Картленд. Я никак не мог выяснить, что же ей удается понять в этих книжках,
подозреваю, что очень немногое, но читала она их с упоением.
В здании управления было сумрачно и тихо. Постовой мельком
взглянул на мое удостоверение и молча кивнул, разрешая пройти. Дежурная часть
была с виду самой обычной, но, присмотревшись, я увидел, что электроники туда
напихали не на одну тысячу долларов, и позавидовал городу, который может себе
позволить вкладывать деньги в правоохранительную систему. Дежурный, толстый
потный майор, долго делал вид, что не видит меня, а я так же долго делал вид,
что терпеливо жду. Мне всегда интересно, как в дежурной части относятся к
посетителям, когда еще не знают, кто они и зачем пришли. Если театр начинается
с вешалки, то милиция – с дежурки. Она – лицо учреждения, не в смысле чистоты и
компьютеризации, а в смысле отношения к гражданам. Какой стиль царит в
«управе», такой и в дежурке.