Но в ту пору его фирма готовилась заключить сделку с техасскими авиакомпаниями, а Нью-Йорк неожиданно быстро откликнулся на предложение вести бухгалтерию аэропортов имени Кеннеди и Ла Гуардиа. Друг был занят.
Так что где-то без пяти восемь следующего вечера я один стоял перед Театром Мерридью. Толкнул дверь. Открыто. Слева был вход в цирюльню Мела, прямо шел коридор, в конце которого виднелся пришпиленный к стене листок. Мимо ряда закрытых дверей я прошагал вперед. СЮДА, извещал листок, а нарисованная стрелка указывала на дверь слева.
Я вошел и очутился в театральном фойе. Справа увидел двойные стеклянные двери парадного крыльца. Наверное, они выходили на улицу, перпендикулярную той, с которой я проник в театр. Точно сказать не представлялось возможным, ибо парадные двери с кое-где выбитыми стеклами были заколочены досками. На пороге покоилась очень длинная ковровая дорожка, скатанная в рулон. С противоположной стены на меня смотрели окошки касс, мутные от пыли. Вообще-то толстый слой серой пыли покрывал все фойе. Никаких сомнений: театр закрыт, а я вошел через бывший служебный вход. Однако я был уверен, что не напутал со временем и местом концерта, ибо везде горел свет, а двери впускали. Чуть впереди, подле объемистой колонны, я заметил столик, за которым сидели двое: один чернокожий, другой белый в инвалидной коляске. Они посмотрели на меня. В голове мелькнули слова «незаконное вторжение».
— Здравствуйте. Тут состоится концерт, верно?
— Состоится, — ответил чернокожий.
— Вот и хорошо. — Я подошел к столику. — Один билет, пожалуйста.
— С вас десять долларов.
Я протянул десятку белому в инвалидном кресле. Тщательно разгладив, он присоединил ее к купюрам в коробке из-под сигар, стоявшей перед ним, и подал мне программку.
— Я не слишком рано?
— В самый раз. Возьмите стул и садитесь, где понравится. — Небрежным взмахом руки негр указал на груду складных пластиковых стульев оранжевого цвета.
Стул я взял, но не мог сообразить, куда с ним деться. Концерт будет на улице, что ли? Где-нибудь на парковке? Погода-то теплая…
— Вон туда. — Теперь чернокожий показал на створчатые двери в глубине фойе.
— Спасибо.
Прошагав к дверям, я на секунду задержался:
— Ремонт?
— Что, простите?
— Театр ремонтируют?
— Да нет, сносят.
— Ах, так…
Стало быть, этот концерт — секретная операция ветеранов, подумал я, и, толкнув створку, по трехступенчатой лесенке поднялся в зрительный зал.
Дверь туда-сюда колыхалась, я же изумленно замер. И впрямь, здание шло под снос. В большом зале с ярусами и прочими архитектурными излишествами было на что посмотреть, но ошеломило другое: пустой, без единого кресла партер. Зал, из которого грубо выломали ряды кресел, чем-то напоминал поле битвы времен Первой мировой войны: меж потемневших от грязи зеленых половиков (ничейная земля где-нибудь во Франции) зияли щербатые дыры (окопы), торчали проржавевшие болты (пехотные заграждения). Затхлая вонь несомненно исходила от желтовато-бурых, испещренных черными прожилками пятен плесени, что замысловато изрисовали стены, придав им сходство с огромными средневековыми картами, на коих отмечалось шествие Черной Смерти. Вдоль противоположной от меня стены, на бруствере траншей Вими Риж и под метками зачумленных средневековых городов, грудились останки древних греков — масса вдребезги разбитых, псевдоантичных гипсовых скульптур. Руки, ноги, головы, торсы, щиты — равномерные кучки расчлененных богов.
Я ступил в эту мешанину цивилизаций. Публики набралось с полторы сотни человек. В основном мужчины. Некоторые в инвалидных креслах. Один с немецкой овчаркой. Зрители негромко переговаривались. Похоже, только я пришел без спутника. Присмотрев местечко, я отшвырнул ногой цементные ошметки, установил свой стул и обратил взгляд на сцену. В центре чисто выметенных и ярко освещенных подмостков полукругом расположились двенадцать оранжевых стульев и двенадцать пюпитров, перед которыми стоял еще один пюпитр. Ну, хоть для искусства нашелся опрятный пятачок. На левой стороне программки значилось:
Томазо Альбинони: Первый концерт си-бемоль, опус девять
Восьмой концерт соль минор, опус десять
Иоганн Себастьян Бах: Шестой концерт си-бемоль мажор
Концерт ля минор Концерт ре минор
Георг Филипп Телеманн: Концерт соль мажор. Антракт
Джон Мортон: «Рядовой Дональд Дж. Рэнкин, концерт для струнных с одной диссонирующей скрипкой»
(исполняется впервые).
Справа:
Камерный оркестр барокко ветеранов Вьетнамской войны из Мэриленда
Состав:
Стаффорд Уильямс; дирижер
Джо Стюарт; первая скрипка
Фред Брайден, Питер Дэвис, Рэнди Дункан, Збиг Керковски, Джон Мортон, Келвин Паттерсон; скрипки
«Лауреат» Стэн Макки, Джим Скотфорд; альты
Ланс Густафсон, Луиджи Мордичелли; виолончели
Люк Смит; контрабас
Особая благодарность Файфу, Джеффу, Марвину, Фрэнчи;
неполной средней школе в Морроу-Хайтс;
администрации мэра Вашингтона, ДК;
Марвелосу Марвину.
Отдельное спасибо Билли, в нужный момент давшему нам пинка.
На обороте программки была реклама пиццерии Марвелоса Марвина.
Стало быть, автор премьерного концерта — скрипач из оркестра… Надо будет заглянуть в эту пиццерию… Свернув программку, я сунул ее в нагрудный карман и вновь огляделся, впечатленный невероятной обстановкой.
Четверть девятого в зале появилась пара, продававшая билеты. Инвалид с денежной коробкой на коленях проехал к первым рядам, чернокожий сел возле дверей. На секунду из-за сценического портала высунулась чья-то голова, затем свет в зале погас.
На освещенную сцену вышли тринадцать мужчин в смокингах, все, кроме одного, с инструментами. Их появление сопроводили крики и свист зрителей, точно на стадионе. Музыканты улыбнулись и, поклонившись, расселись по местам, дирижер Уильямс встал к пюпитру. Я попытался вычислить Джона Мортона. Скрипки расположились слева. Я смекнул, что крайний стул занял Джо Стюарт, первая скрипка. Интересно, скрипачи сидят в алфавитном порядке или согласно иной иерархии? Если по алфавиту, то Джон Мортон — вон тот полноватый белый: на вид за сорок, одутловатое лицо, длинные волосы с вьющимися кончиками гладко зачесаны назад. Шестая скрипка.
Музыканты поправили пюпитры, подстроили инструменты. Стаффорд Уильямс, чернокожий гигант, повернулся к публике и глубоким басом пророкотал:
— Начальник городской пожарной охраны уведомил меня, что курить на мероприятии запрещается. Можно…
— Значит, нельзя дернуть косячок? — крикнул кто-то из публики.