Роккаматио из Хельсинки - читать онлайн книгу. Автор: Янн Мартел cтр.№ 13

Новое десятилетие я хотел отметить более жизнерадостным рассказом, однако у Пола нелады с глазами. Видимо, сказался питомегаловирус. Сделать ничего нельзя. Пол вне себя от страха. Просит медсестру задушить его подушкой. Ему прописывают нитразепам, который должен снять «острую тревогу».

— Хочу на волю… Здесь мне плохо… Надоело быть подопытной свинкой… Хочу на волю, хочу на волю, хочу на волю, хочу на волю… — безостановочно повторяет Пол.

Я держу листок с записью: «1960 — Энн Секстон публикует свой первый поэтический сборник „В Бедлам и на попятную“. Глубоко личные и предельно откровенные стихи повествуют о преодолении глубокой депрессии. Использованы яркие образы, в тоне слышна сардоническая усмешка, но вместе с тем угадывается уязвимость автора. Книга мгновенно завоевала читательское признание». Сминаю листок. С Роккаматио покончено. Хочу на волю.

На выходе из палаты сталкиваюсь с попом. Ему за пятьдесят, седые волосы уложены идеально.

— А, вы друг Пола? Как поживаете?

Мягкий голос. Мягкая рука. Наряд вовсе не церковный: ни креста на шее, ни пасторского воротничка. В руках лишь черная книжица.

— Спасибо, хорошо.

— Тяжко вам?

— Да.

— Не стану вас задерживать. — Он входит в палату. — Может, хотите поговорить?

— Мне пора, сэр.

Выхожу из больничного корпуса; я так напряжен, что всего колотит. Шагаю по дорожке. Хруст гравия под ногами мгновенно доводит до бешенства. Топаю ногами, воплю. Ушиб ногу. Бросаюсь прочь с дорожки. Бегу вдоль красно-кирпичного забора. Останавливаюсь. Прижимаюсь спиной к забору. Пальцы мои словно крючья. Падаю на четвереньки и царапаю ногтями черную неподатливую землю. Утыкаюсь в нее лбом. Чувствую ее жесткость и прохладу. Распластываюсь на земле и замираю. Дышу. Не шевелюсь. Дышу. Не шевелюсь. Дышу.

Через кошмарные окраины Торонто, поглотившие львиную долю южного Онтарио, еду домой. Да, покинув Пола, я чувствую облегчение — будто вырвался из тисков клаустрофобии и, до хруста потянувшись, сладостно расслабился, — но вместе с тем я подавлен. Рядом с ним ощущаешь себя чертовски живым. Вдали от него попадаешь в среду, оскорбляющую своей мелочностью, торгашеством и вульгарностью и наполняющую невыразимой тоской. Через бесконечный кошмар окраин рулю домой. Думаю лишь о Поле и Роккаматио.

К двери палаты приколота записка: «Извещаем посетителей, что мистер Этси ослеп. Войдя в палату, назовите себя, пожалуйста». Тупо смотрю на текст. Бросаюсь в туалет и торчу там минут двадцать.

Вхожу в палату. Пол меня ждет. Глаза его открыты и повернуты к двери. Меня трясет. Язык не слушается. Потом неожиданно для себя выпаливаю:

— Б-блин… ты ослеп…

Впервые не могу совладать со своею тоской. Я сломлен. Из груди рвутся безудержные лающие рыдания.

Ну надо же: он меня утешает.

— Ш-ш-ш… все… (пауза) …хорошо… — Голос его чуть слышен. — Чья… (пауза) …очередь? Какой год? — Пауза. — Мой черед?

Да пошло оно все! С ходу сочиняю безысходный рассказ.

1961 — В авиакатастрофе погибает Даг Хаммарскьолд: самолет миссии ООН рухнул в реку Конго.

— Да, — только и говорит Пол. Каждые двенадцать часов ему делают укол морфия.

Он в кресле-каталке. Приезд сына домой — подарок для Мэри, у которой нынче день рождения. Пол закутан — вязаная шапочка, шарф, свитер, перчатки — и укрыт одеялом; он в темных очках, видны лишь нос и верхняя губа. Середина октября, бабье лето. Я в одной рубашке. Но Пол — кожа да кости. При каждом толчке каталки его руки и ноги дергаются, как у марионетки.

Последнее воспоминание о больнице: я иду по коридору и сквозь открытую дверь палаты замечаю безделушку на прикроватной тумбочке — розовая фарфоровая рука держит ярко-красное сердце. Отчего дурной вкус так тяготеет к смерти?

Пол просветлен. Лежит в своей кровати. Он счастлив быть дома и не хочет возвращаться в больницу. Соседнюю комнату обустраивают для круглосуточного дежурства медсестры.

— Я сочиню… (пауза) …еще один рассказ… — шепчет Пол.

— Мы остановились на 1962-м.

— Нет. Это тебе. Я… (пауза) …возьму другой год.

— Ладно. Какой? Помочь с подбором событий?

— Нет. — Пауза. — Я возьму… (пауза) … 2001-й. — Пауза. — Выйдет… (пауза) …столетие… (пауза) …Роккаматио…

— Отлично, Пол!

— Да.

Он дремлет или впадает в забытье, не знаю. Теперь он все время в полудреме. У меня готов 62-й год — рассказ основан на выходе книги Рейчел Карсон «Безмолвная весна», посвященной пагубному влиянию пестицидов на живую природу.

Вхожу под битловский мотив «Друзья подсобят». Битл Пол улегся на бочок, подушка между ног. Неизменно верный битл Джордж устроился под кроватью.

— Ну что 2001-й? — спрашиваю я.

— Еще нет.

Что тут скажешь? Надо ждать. Под «Люси на небе в алмазах» он засыпает.

На кровати оставляю ручку и стопку листов.

Нынче лейтмотив — битловский «День жизни». Пол спит.

Смерть имеет запах. Им пропитан весь дом.

— Ну что?

— Еще… (пауза)…думаю…

Джек дарит мне пестрядевую рубашку. Пару дней назад я преподнес ему букинистическое издание «Плодородного моря» Йокио Мишимы, и он все искал, чем бы отдариться. С болезнью сына Джек неузнаваемо изменился. На работе взял большой отпуск, но очень сомнительно, что вернется вообще. Мысли и чувства его обращены к иному. Равновесие его все так же шатко. Он полон тревоги. Джек спрашивает о моих планах. Отвечаю уклончиво: мол, куда-нибудь съезжу, потом вновь за учебу. Больше меня волнует его будущее.

— Ну как?

— Пока… (пауза)…нет…

Выгуливаю Джорджа X. Наши прогулки мне нравятся — бесцельность обретает смысл. Терпеть не могу, когда хозяева общаются с любимцами, точно с людьми, но вдруг ловлю себя на том, что сам беседую с существом, у которого мозг размером с лимон. Пес утратил былую игривость. Поджав хвост, вяло обнюхивает кусты и столбики. По-моему, он отощал. Бросаю палочку. Джордж X. провожает ее взглядом, не двигаясь с места. Спрашиваю Мэри, отчего пес такой квелый. Глянув в его блестящие черные глаза, она достает лакомство:

— Плохо ест. Послушай, псина, хватит нам одного больного. На!

Мэри бросает лакомство. Пес уныло хрумкает. Я улыбаюсь. Потом ухожу в подвал поплакать.

— Как дела?

— Я… (пауза)…придумал… — Пауза. — Позже…

Битлы играют «Жизнь в честь мистера Кайта». Слушаю. Альбом «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера» начинается заново. Пульс сто шестьдесят. Давление шестьдесят на тридцать. Он при смерти. Задремывает.