Гипсовый трубач - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 223

— Ладно, — нахмурилась Валюшкина и повторила заказ. — Поскорей. Пожалуйста!

— Ты торопишься? — удивился писодей.

— Немного. Дочь. Прилетела.

— А-а…

— Хотела. Тебя к себе. Пригласить. Приготовить. Что-нибудь. Жаль.

— А я хотел тебя к себе пригласить, — вздохнул автор романа «Женщина как способ», наглея от разочарования.

— Серьезно? — встрепенулась она.

— Абсолютно.

— Скажи! Нет. Выпьем.

Гулрухсор, боязливо улыбаясь, принесла бутылку, перетянутую белой салфеткой. Неловко, чуть не уронив, с третьей попытки откупорила, показала пробку, бордовую, как пестик помады, и стала щедро наливать. Однако тут, откуда ни возьмись, подскочила Зульфия, перехватила руку землячки, и с китайским поклоном подала бокал писодею:

— Попробуйте! Такого вы еще не пили!

Кокотов отхлебнул, ощутил во рту терпкую кислятину, подвигал губами, как Жарынин, и кивнул. Зульфия с облегчением разлила вино по бокалам, ткнула Гулрухсор локтем в бок, и официантки удалились, оставив одноклассников наедине.

— За что? — спросила Валюшкина, поднимая бокал и рассматривая вино на свет.

— За нас! — со значением предложил писодей.

Выпили. Нинка поморщилась, изучила этикетку и, наконец, спросила то, что, наверное, хотела спросить давно, с той первой встречи в ресторане «На дне».

— Скажи. Честно. Почему ты не стал… — Она от волнения перешла со своего телеграфного на человеческий язык. — Со мной встречаться после экзаменов? Я тебе совсем не нравилась, да?

— Нравилась.

— Как Истобникова?

— Даже сравнивать нельзя! Я о тебе много думал! Я в тебя окончательно влюбился на выпускном! Ну, ты же помнишь! — отчаянно выпалил Кокотов, нащупав в кармане коробочку камасутрина.

— Врешь!

— Честное слово!

— Почему не позвонил? Потом…

— Мне было стыдно.

— Чего?

— Я же к тебе приставал в саду.

— Какой же ты дурак, Андрюшка! Ты даже не представляешь, какой ты на самом деле дурак! — тихо проговорила она, и писодей заметил в ее глазах слезы.

Дожидаясь, пока принесут еду, они не проронили ни слова, просто сидели и смотрели на липовую аллею, гаснущую за стеклом. С лавочек исчезли читательницы, так и не дождавшись сегодня своих принцев. Мамаши укатили коляски, и только влюбленные все еще бродили обнявшись. Но два сторожа уже вышли на поиски пьяных и бездомных, уснувших в огородных кущах где-нибудь под пелтифиллумом щитоносным. Кокотов вообразил, как он приведет сюда, в Аптекарский огород, Наталью Павловну и они будут целоваться под сенью перголы.

Наконец, шагая в ногу, появились Зульфия и Гулрухсор. Улыбаясь, будто синхронные пловчихи, и согласовывая движения, они поставили на стол две большие тарелки, накрытые мельхиоровыми колпаками. Когда девушки одновременно подняли колпаки, замурлыкала Сольвейг. Это была, легка на помине, Обоярова.

— Ну, где, где же вы, мой спаситель? Я просто в отчаянье.

— А вы где? — холодея, уточнил писодей.

— Конечно же, в «Ипокренине!»

— Но вы говорили…

— Ах, разве можно верить женщине! Я забыла здесь одну очень важную бумажку. Примчалась, пошла к вам, стучалась-стучалась, а вас нет и нет. Ах, как жаль! Я чуть не расплакалась. Где же вы, обманщик?

— Я… тут… на переговорах…

— Ах, вот почему у вас такой голос! Ну, не смею мешать!

— Я могу приехать. Быстро. Через час! — вскричал автор «Кандалов страсти» и заметил, как Валюшкина отвела в сторону обиженный взгляд.

— О, мой рыцарь, я не могу ждать! Мне просто хотелось вас увидеть, всего на минуту! Я уезжаю. Завтра решающий бой с Лапузиным. Вы получили, мою эсэмэску?

— Да…

— Вы согласны стать маленьким-маленьким, чтобы я могла носить вас в косметичке?

— Но почему же только там?

— Ах, вот вы какой! Изощренный! До встречи, мой спаситель!

— До свиданья… — ответил он, чувствуя, как Внутренний Страдалец заламывает руки от отчаянья.

— Третья. Жена? — сосредоточенно порывшись вилкой в рукколе, спросила Нинка, снова переходя на телеграфный стиль.

— Нет, конечно! Это мой соавтор Жарынин. Страшный тиран! Я случайно взял с собой ключ от его номера… — На редкость правдоподобно соврал Кокотов и даже показал для наглядности свои собственные ключи.

— Ты можешь. Уехать. Я не обижусь.

— Уже нашли дубликат и открыли дверь.

— У тебя. Сейчас. Правда. Никого?

— Никого, — ответил Андрей Львович, придав голосу звенящую искренность.

— Не врешь?

— Слушай, Нин, а ты где живешь?

— Где всегда.

— Хочешь, по пути заедем ко мне! Сама увидишь. Я один как перст.

— Ладно. На минуту.

— На две минуты!

— На две? — заколебалась бывшая староста. — Ладно — на две…

— Не пожалеешь! — пообещал автор дилогии «Отдаться и умереть», перепиливая ножом «мраморную» вырезку.

Позже, когда Нинка обсуждала с Зульфией десерт, он незаметно, под столом, выдавил из блистера таблетку камасутрина и сунул пилюлю в рот, запив глотком вина, которое, судя по всему, привезли в Россию в танкере и разлили в бутылки с фантазийными этикетками где-нибудь в Икше за бетонным забором заброшенного завода.

В такси Кокотов поцеловал Валюшкину в шею. Она вздрогнула, глубоко вздохнула и отпрянула. Писодей временно отступил и, чувствуя грудью все еще несгибаемый бумажник, с грустью вспомнил поданный азиатками счет. Это же сколько надо зарабатывать, чтобы ходить в такие рестораны? Особенно обидела цена икшинского Шато Гренель, но возмущаться вслух он не решился, зная, что сквалыжностью можно остудить даже самую горячую женскую готовность. Андрей Львович снова приник к бывшей старосте. Та не отстранилась, сидела прямо, напряженно, и по ее телу волнами пробегала дрожь. Ободренный, он обнял одноклассницу и сунул нос в глубокий вырез ее офисного костюма, но она с такой силой сжала его ищущие руки, словно пыталась удержаться, повиснув над пропастью.

Так они и ехали, отстраняясь на освещенных перекрестках и вновь приникая друг к другу, едва машина ныряла в темень. Несколько раз Кокотов ловил в зеркальце заднего вида поощрительный взгляд таксиста, кажется армянина. Но едва зарулили во двор, к подъезду, Нинка отодвинулась, поправила волосы и хрипло спросила:

— Ты. Здесь. Живешь?

— А что? — насторожился Андрей Львович.

— Нет. Ничего. Вы пока не уезжайте! — приказала она водителю, и тот послушно кивнул, глянув на писодея с мужским соболезнованием.