Когда умерла жена, Ларцев перевел дочь в самую ближнюю к
дому школу, чтобы ей не приходилось много раз переходить дорогу. Раньше ее
отводила и приводила Наташа, поэтому они могли позволить себе роскошь учить
ребенка во французской спецшколе. Теперь для Ларцева главным стало другое –
близость дома к школе, и девочка уже полтора года училась в обыкновенной школе,
от которой до дома было десять минут ходьбы и только один перекресток.
На родительские собрания он ходил исправно, но ни с кем не
знакомился, кроме родителей Надиных подружек.
Запоминать лица на таких собраниях ему казалось
бессмысленным, потому что, во-первых, не все родители считают нужным посещать
школу, во-вторых, ходят то мамы, то папы, то бабушки. Собрания проводились каждую
четверть, и каждый раз Володя видел новые лица. Только эта женщина…
Она была на собраниях всегда. И всегда – что-то записывала.
Это было совершенно непохоже на остальных, которые откровенно умирали от скуки,
потому что про своего ребенка и так все знают, перешептывались, комментируя
слова классного руководителя, некоторые женщины вязали, засунув клубки шерсти
поглубже в парту, отцы, как правило, читали спрятанную на коленях газету или
детектив. И только эта женщина внимательно слушала.
Ларцев наконец поймал и сформулировал смутное впечатление:
все родители отбывали повинность, а она – работала.
Чем больше он думал о ней, тем больше странных деталей
выплывало из памяти.
…Он опоздал на собрание и, войдя в класс, не стал
пробираться к задней свободной парте, а сел сразу же у двери, рядом с ней. Она,
как всегда, что-то писала, но с появлением Ларцева мгновенно убрала блокнот.
Он тогда еще в душе улыбнулся, подумав, что ей, должно быть,
точно так же скучно, как и всем остальным, но она придумала себе занятие и
сочиняет что-то, письмо или, может быть, стихи. Потому и спрятала написанное…
…Классный руководитель объявляет родителям результаты
городской контрольной по русскому языку.
– Хотите посмотреть, насколько грамотно пишут ваши
дети? – спрашивает она, собираясь раздавать тетради родителям.
Женщина закашлялась, прижала к губам платок и вышла из
класса.
…После собрания все родители толпой подходят к столу
«классной» сдавать деньги на завтраки. Все, кроме этой женщины, которая сразу
же направляется к двери…
…Он выходит из школы после собрания и на соседней улице, за
углом, видит, как эта женщина садится в машину, на водительское место. ВАЗ-99,
цвета «мокрый асфальт», с мощными противотуманными галогеновыми фарами,
мишленовской резиной на колесах, дорогие чехлы из натуральной цигейки.
«Надо же, – отметил про себя Ларцев еще тогда, – такая
невзрачная с виду женщина, а ездит на такой машине».
Присмотревшись, он заметил на заднем сиденье большой рюкзак,
болотные сапоги и охотничью куртку с патронташем…
Ларцев выругал себя за то, что не обратил на нее внимания
раньше. Конечно, почти вся информация о Наде, пришла с этих чертовых собраний.
Надю, которой стало плохо на втором уроке, приводили в пример, когда напоминали
родителям, что детей надо обязательно плотно кормить по утрам.
Про Надю говорили, когда просили родителей не давать детям в
школу игрушки, потому что игрушки эти порой бывают очень дорогими, они доступны
далеко не всем, и из-за этого случаются конфликты. «Вот недавно Надя Ларцева
чуть не подралась на уроке с Ритой Бирюковой, потому что Рита принесла в школу
куклу Барби, дала Наде поиграть, а когда хотела взять ее обратно, Надя не
смогла расстаться с красивой игрушкой». Надю упоминали, когда строго внушали
родителям, что нельзя отправлять в школу детей, которым нездоровится, потому
что они могут быть носителями инфекции. Ах, если бы он раньше обратил внимание
на все это!
Он сорвался со скамейки и быстро пошел к метро. Проехав две
остановки, пересел на другую линию и доехал до станции «Университет», где
находилось Московское общество охотников и рыболовов.
Когда по его просьбе перед ним выложили около тридцати
учетных карточек на женщин-охотниц, с фотографиями и адресами, он сразу увидел
знакомое лицо, мгновенно запомнил адрес и имя и, собрав карточки в стопку, вернул
их сотруднице МООиРа, не делая никаких записей.
– Нашли, что искали? – спросила она, запирая карточки в
сейф.
– Нашел, спасибо.
Итак, Дахно Наталья Евгеньевна, Ленинский проспект, 19,
квартира 84.
Глава 15
– На место, Цезарь! – услышал Ларцев из-за двери
властный голос. Послышались шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла та самая
женщина.
– Здравствуйте, вы меня не узнаете? Мы с вами
встречались на родительских собраниях в шестьдесят четвертой школе. Помните? Я
отец Нади Ларцевой.
Женщина охнула и привалилась к двери.
– Вы хотите сказать, отчим? – уточнила она.
– Да нет, именно отец. А почему, собственно, отчим?
– Но как же так… – она растерянно заморгала. – Я
думала, Надин отец…
– Что вы думали? – жестко спросил Ларцев, входя в прихожую
и закрывая за собой входную дверь.
Женщина разрыдалась.
– Простите меня, ради Бога, простите меня, я знала, что
добром это не кончится, я чувствовала… такие деньги… я чувствовала.
Ее бессвязное бормотание постоянно прерывалось
всхлипываниями, потом она капала себе валокордин, судорожно пила воду, но в
конце концов Ларцеву удалось составить из разрозненных слов некое подобие
рассказа. В прошлом году к ней обратился один человек, который попросил ее
посещать родительские собрания в шестьдесят четвертой школе, в классе, где
учится Надя Ларцева. Он – отец Нади, но с женой расстался плохо, с тяжелейшим
скандалом, она слышать о нем не хочет и не пускает его к дочери. А ему так
хочется хоть что-то знать о девочке, о том, как она учится, как ведет себя в
школе, какие у нее проблемы, не болеет ли. Он казался таким искренним, таким
любящим и страдающим отцом, что отказать ему было невозможно. Тем более что он
предложил хорошее вознаграждение за столь необременительную услугу.
– Кто он такой? – спросил Ларцев.
– Я не знаю. – Наталья Евгеньевна снова принялась
плакать.
– Как он вас нашел?
– Мы вместе стояли в очереди в магазине. Очередь была
длинная, мы разговорились, он пожаловался на семейные проблемы… Вот и все.
Больше я его не видела. Он сам мне звонит.
– А как вы получаете от него деньги?
– Он кладет их в конверте в мой почтовый ящик, после
каждого собрания, на следующий день. Вечером после собрания он мне звонит, я
ему все рассказываю, а на другой день – конверт в ящике. Вы должны меня понять,
– всхлипнула Дахно, – я охотница, а это требует огромных денег. Машина нужна,
чтобы возить снаряжение, оружие нужно, боеприпасы, лицензии… А я без охоты не
могу, умру без нее. Я ведь родилась в Сибири, в заповеднике, мой отец, егерь, к
охоте приучил меня с младенчества. Отнимите у меня ее – я задохнусь в городе.