– У меня тут все сплошь Мадонны и Ван Даммы, –
продолжал раздраженно ворчать он. – Красавиц и спортсменов любят в себе больше,
чем актерскую профессию и театр. Как же, столько лет упорного труда,
тренировок, пота, режима, диеты – жалко, если никто этого не увидит и не
оценит. Перерыв – полчаса! – громко крикнул он.
Гриневич и Настя пошли в буфет и взяли по чашке невкусного,
чуть теплого кофе.
– Как ты живешь, Настюша? Как дома, на работе?
– Все то же самое. Мама в Швеции, папа преподает, на
пенсию пока не собирается. Одни люди убивают других и почему-то не хотят, чтобы
их за это наказывали. Ничего нового в жизни не происходит.
Гриневич легко погладил Настю по руке.
– Устала?
– Очень, – кивнула она, не поднимая глаз от чашки.
– Может, тебе твоя работа надоела?
– Ты что! – Настя вскинула глаза и укоризненно
взглянула на помрежа.
– Что ты такое говоришь! Я ужасно устаю от своей
работы, в ней мною грязи, в прямом и переносном смысле, но я ее люблю. Ты же
знаешь, Гена, я много чего умею, я могла бы даже переводчицей зарабатывать
намного больше, не говоря уж о репетиторстве. Но я ничем не хочу заниматься,
кроме своей работы.
– Замуж не вышла?
– Дежурный вопрос! – засмеялась Настя. – Ты мне задаешь
его каждый раз, когда мы встречаемся.
– А ответ?
– Тоже дежурный. Я же сказала: ничего нового в моей
жизни не происходит.
– Но у тебя есть кто-нибудь?
– Конечно. Все тот же Леша Чистяков. Тоже дежурный.
Гриневич отставил чашку и внимательно посмотрел на Настю.
– Послушай, тебе не кажется, что ты просто соскучилась
в своей однообразной жизни? Ты мне сегодня совсем не нравишься. Я впервые вижу
тебя такой, а ведь я знаю тебя… дай Бог памяти…
– Двадцать четыре года, – подсказала Настя. – Когда вы
переехали в наш дом, мне было девять, а тебе – четырнадцать. Тебя как раз
должны были в комсомол принимать, но из-за переезда тебе пришлось перейти в
другую школу, а там сказали, что ты для них человек новый и рекомендовать тебя
в комсомол они не могут. Так что всех приняли в восьмом классе, а тебя – в девятом.
Ты тогда ужасно переживал.
– Откуда ты знаешь? – изумился Геннадий. – Мы же с
тобой тогда не общались, ты для меня совсем малявка была. Я точно помню, мы с
тобой подружились, когда наши родители купили нам с тобой одинаковых щенков, из
одного помета. А до этого я, по-моему, даже в квартире у вас не бывал.
– Зато твои предки бывали. И все про тебя рассказывали.
И про комсомол, и про девочку из десятого класса, и про контрольную по физике.
– Про какую контрольную? – недоуменно спросил помреж.
– Которую ты писать не хотел. Принял горячий душ, вымыл
голову и вышел в одной пижаме босиком на заснеженный балкон, а было это в
феврале.
Там тебя родители и застукали.
– И что было?
– А ничего. Здоровье у тебя могучее, так что
контрольную пришлось писать.
– Ну ты подумай! – расхохотался от души Гриневич. – Я
ведь совершенно этого не помню. Ты, случаем, не врешь?
– Не вру. Ты же знаешь, у меня память хорошая. А насчет
того, что мне скучно от однообразия жизни, тут ты не прав. Мне никогда не
бывает скучно. Всегда есть о чем подумать, даже при однообразной жизни.
– И все-таки ты какая-то кислая, Настасья. Обидел кто?
– Это пройдет, – она грустно улыбнулась. – Усталость,
магнитные бури, парад планет… Все пройдет.
Что может быть нелепее отпуска в ноябре? В снежные месяцы
можно кататься на лыжах, в марте и апреле живительное солнце курортов
Кавказских Минеральных Вод вольет силы в ослабевшие от зимнего авитаминоза
тела, про отпуск с мая по август и вовсе говорить нечего, сентябрь и октябрь –
бархатный сезон на побережьях теплых южных морей, а что делать с ноябрем?
Ноябрь – самый безрадостный месяц, когда золотая прелесть осени уже исчезла и
неотвратимость долгих темных холодных дней становится до боли очевидной. Ноябрь
– самый тоскливый месяц, ибо дождь и грязь, в марте и апреле выступающие
предвестниками тепла и удовольствия, в предзимний период навевают тоску и
уныние. Нет, ни один разумный человек не будет уходить в отпуск в ноябре.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД Москвы
майор милиции Анастасия Павловна Каменская, тридцати трех лет, образование
высшее юридическое, была человеком весьма и весьма здравомыслящим. И тем не
менее в отпуске она оказалась именно в ноябре.
Конечно, задумывался этот осенний отпуск совсем по-другому.
Настя впервые в жизни поехала в санаторий, причем санаторий очень дорогой и с
прекрасным обслуживанием и лечением. Но через две недели она оттуда уехала,
потому что случилось в этом санатории убийство, в связи с чем ей пришлось
вступить в сложные и запутанные отношения сначала с местным уголовным розыском,
потом с местной мафией. А когда убийство, на первый взгляд ничем не выдающееся,
раскрыли, то за ним потянулась такая цепь чудовищных преступлений, что Настя
поспешно покинула гостеприимный санаторий, не дожидаясь ареста главных
фигурантов, с которыми она оказалась хорошо знакома. В итоге – ноябрь, отпуск,
испорченное настроение, отвратительное самочувствие, одним словом, все тридцать
три удовольствия.
Выйдя из театра, Настя не спеша пошла по проспекту в сторону
метро, пытаясь успеть до посадки в вагон решить, куда ехать: к себе домой или к
отчиму. Решение принять она успела, но весьма своеобразное: она поехала на
работу. Зачем – и сама не знала.
Настин начальник Виктор Алексеевич Гордеев, как ни странно,
оказался на месте, поэтому ее бредовому замыслу суждено было сбыться. Не
оказалось бы Гордеева в кабинете – как знать, чем бы все обернулось. Но Виктор
Алексеевич восседал за своим столом и сосредоточенно грыз дужку очков, что
являлось признаком глубоких размышлений.
– Виктор Алексеевич, отзовите меня из отпуска, –
попросила Настя Каменская, не тратя слов попусту. Она уже виделась с
начальником после возвращения из санатория, и он был полностью в курсе ее
неудачной эпопеи с отдыхом и лечением. Кроме того, Гордеев любил Настю, ценил
ее и понимал, может быть, как никто другой.
– Что, Стасенька, тошно тебе? – сочувственно спросил
он.
Настя молча кивнула.
– Ладно, считай, ты с сегодняшнего дня на работе. Иди к
Мише Доценко, возьми у него материалы по трупу Ереминой.
И напомни мне, чтобы я бумажку в отдел кадров написал насчет
твоего отпуска. Не забудь только, а то дни пропадут. Мало ли когда пригодятся.
Взяв у Доценко материалы, Настя заперлась в своем кабинете и
начала их читать. Дело было возбуждено по факту обнаружения трупа молодой женщины.
Никаких документов или чего-либо еще, позволяющего установить ее личность, при
погибшей не обнаружено. Смерть наступила от удушения примерно за 4-5 дней до
того, как тело осматривал эксперт. Для установления личности убитой были
подняты все заявления о розыске молодых женщин, ушедших из дома и по
неизвестным причинам не вернувшихся. Из этих заявлений были отобраны те, в
которых указывалось, что пропавшая была брюнеткой с длинными волосами, рост
168—173 см. Подходящих заявлений оказалось четырнадцать, заявителей
пригласили для опознания трупа, и девятый по счету опознававший сказал, что
погибшая – Виктория Еремина, двадцати шести лет, работала секретарем в фирме,
которую он возглавляет. Заявление о розыске подавал тоже он, так как Вика
сирота, воспитывалась в детдоме, ни мужа, ни родственников у нее нет. В этом
случае розыскное дело было заведено по официальному запросу с места работы.