Протокол допроса кандидата медицинских наук Масленникова,
врача-психиатра, у которого консультировался Карташов: примерно две-три недели
назад, в середине октября, ко мне обратился Борис Карташов по поводу своей
знакомой, у которой появились навязчивые идеи. Описанные им симптомы позволили
мне сделать вывод, что молодая женщина находится на грани серьезнейшего
заболевания и нуждается в немедленной госпитализации. Такое состояние, как у
нее, называется синдромом Кандинского-Клерамбо.
Больные в состоянии острого психоза бывают чрезвычайно
опасны, так как слышат «голоса», и эти «голоса» могут приказать им сделать все,
что угодно, вплоть до убийства случайного прохожего. Точно так же такие больные
легко могут стать жертвой преступления, так как не в состоянии адекватно
оценивать обстановку, особенно если в этот момент «голос» им что-нибудь
«посоветует». Я объяснил Карташову, что госпитализировать его знакомую нельзя
без ее согласия до тех пор, пока нарушения психики не приведут к явным
нарушениям в поведении и она не попадет в милицию. Карташов сказал мне, что она
категорически отказывается даже от простой консультации у специалиста и считает
себя полностью здоровой. К сожалению, в таких случаях сделать ничего нельзя,
принудительная госпитализация возможна только, как я уже говорил, если больной
поведет себя так, что попадет в поле зрения милиции.
Еще несколько протоколов с показаниями сотрудников фирмы,
где работала Еремина, а также знакомых погибшей и ее друга Карташова. Ничего
нового в этих протоколах Настя не увидела. На глаза ей попался листок с
перечнем мест и адресов, где Виктория имела обыкновение напиваться. К листку
подколото шесть справок о том, что в указанных местах в период с 23 октября по
1 ноября никто Еремину не видел. Непроверенными оставались еще два адреса.
Настя закрыла уголовное дело и посмотрела на Ольшанского.
Следователь быстро печатал на машинке, повернувшись к Насте спиной и
ссутулившись на неудобном стуле.
– Константин Михайлович! – позвала она.
Он резко обернулся к ней, задев при этом локтем высокую
стопку бумаг на рабочем столе. Документы разлетелись в разные стороны,
некоторые упали на пол. Ольшанского это, однако, ничуть не обеспокоило.
– Да? – спокойно отозвался он, словно ничего не
случилось, снял очки и принялся ожесточенно тереть пальцами глаза.
– У меня к вам три вопроса. Один – по делу и два – не
по делу.
– Начинай с тех, которые не по делу, – добродушно
сказал следователь, по-птичьи склонив голову набок и зажав пальцами переносицу.
Как все люди, страдающие сильной близорукостью, без очков он выглядел
растерянным и беспомощным. Что-то неуловимо изменилось, и Настя вдруг поняла,
что у Ольшанского удивительно красивое лицо и огромные глаза с девически
длинными ресницами. Толстые стекла «близоруких» очков делали глаза маленькими,
а чиненая-перечиненая оправа с многочисленными следами склеивания уродовала
следователя до полной неузнаваемости.
– Вам хватает вашей зарплаты?
– Смотря для чего, – пожал плечами Ольшанский, – Для
того, чтобы не подохнуть под забором, – вполне, даже с избытком. А для того,
чтобы хорошо себя чувствовать, – не хватает.
– Что для вас означает «хорошо себя чувствовать»? –
допытывалась Настя.
– Для меня лично? А ты, оказывается, нахалка,
Каменская! Сейчас я начну тебе отвечать, а ты мне в душу полезешь. Мне придется
рассказывать о своих вкусах, пристрастиях, о хобби, о семейных проблемах и еще
Бог знает о чем. С какой стати? Ты мне кто – сват, брат, лучший друг? Давай
второй вопрос.
Следователь откровенно хамил, но при этом весело улыбался,
сверкал ослепительными ровными зубами, и было совершенно непонятно, сердится он
или шутит.
– Вы недовольны, что вместо Ларцева по делу Ереминой
буду работать я?
Улыбка на лице Ольшанского стала еще шире, но ответил он не
сразу.
– Я люблю работать с Володей, он классный специалист,
настоящий мастер. И вообще он мне глубоко симпатичен. Я всегда радуюсь и как
следователь, и как человек, когда мне доводится с ним общаться. Что же касается
тебя, Анастасия, то с тобой я никогда раньше не работал и почти тебя не знаю.
Гордеев тебя очень хвалит, но для меня это – пустой звук. Я привык сам
составлять мнение о человеке. Ты удовлетворена моим ответом?
– Честно говоря, нет. Но ведь другого ответа не будет?
– Не будет.
– Тогда третий вопрос: где тот бизнесмен, который
отвозил Еремину домой в пятницу, 22 октября, после банкета?
– К сожалению, уехал домой, в Нидерланды. Но в квартире
Ереминой его, похоже, не было. Ты протокол осмотра квартиры прочла?
– Не успела. Я читала только свидетельские показания. А
протокола допроса этого бизнесмена там нет. Его что, не допрашивали?
– Нет. Он улетел до того, как обнаружили труп и
возбудили дело. Однако когда Еремину начали разыскивать, он еще был в Москве, и
гендиректор фирмы звонил ему и справлялся о девушке. Таким образом, о событиях
вечера 22 октября мы знаем только со слов начальника Ереминой. Так вот, в
квартире отпечатков пальцев этого бизнесмена не обнаружено.
– А как вы определили? С чем сравнивали? – удивилась
Настя.
– С отпечатками на документах, которые подписывал этот
богатый джентльмен.
– Документы представил все тот же гендиректор?
– Совершенно точно.
– Слабовато, – с сомнением произнесла Настя.
– Слабовато, – с готовностью согласился Ольшанский. –
Но, может быть, тебя утешит то обстоятельство, что сей господин в 22.30 того же
вечера звонил из гостиницы «Балчуг» в Париж, о чем есть соответствующая запись
у телефонисток. А Еремина, если ты помнишь, около одиннадцати вечера была
жива-здорова и беседовала по телефону с подругой. И вообще маловероятно, чтобы
этот голландец был причастен к убийству, потому что убили-то ее никак не раньше
30 октября. Конечно, надо бы его допросить, но это, как ты сама понимаешь,
долгая песня – через МИД, посольство и так далее, тем паче, что он вполне может
куда-нибудь уехать из Нидерландов по своим коммерческим делам. Не гоняться же
за ним по всему миру.
– Константин Михайлович, мне работать по вашим версиям
или самой думать?
– А у меня пока всего две версии. Первая – убийство
Ереминой связано с темными делами на фирме. Вторая – она действительно
психически больна и стала жертвой какого-то подонка, случайно попавшегося ей на
пути. Первую версию проверять пока не начали, по второй сделано достаточно
много, но, к сожалению, безрезультатно. Никаких следов передвижения погибшей за
те несколько дней, что прошли с момента ее исчезновения и до обнаружения трупа,
найти не удалось.
– И в чем вы видите мою задачу? – спросила Каменская.
– Я хочу, чтобы ты подумала, как еще можно поработать
над второй версией. Я хочу, чтобы ты придумала, где и как обнаружить след
Ереминой, если допустить, что она и в самом деле была в состоянии острого
психоза.