Время горящей спички - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Крупин cтр.№ 81

Поэт, лежавший на полу, опять сел. Интересно, что о нем как-то все забывали, пока он не выступал. Садился — слушали, и опять он засыпал.

— Гитару дайте, — сейчас спросил он. — Нет? Ладно, а капелла:

Ты пой, запевай не с нахрапа,

И вытри с мордулии грим.

Болтают, что в Риме есть папа, и папина длинная лапа,

Так нам сообщил пилигрим.

Он тянет ту лапу к нам сдуру,

Наживой и властью томим.

Не знаешь ты нашу натуру: в Россию не вдвинешь тонзуру,

Так нам подтвердил пилигрим…

— Еще полежу. — Поэт поправил очки и откинулся на свое жесткое ложе у стены.

— Интересное соединение жаргона и высокого стиля, — откомментировал Ильич. — Коммунары объявили, что ждут моих указаний. Что это посоветовал им их лежачий мыслитель.

— Что это за лежачий мыслитель?

— Я познакомлю, — заявил Аркаша. — Сидеть тихо тут.

Мы вышли на улицу. Аркаша стал объяснять про мыслителя.

— Он вообще никуда не ходит, все лежит. И не больной. Но я его не понимаю: как это — сократить время и притянуть будущее? Как? Спроси его, может, ты поймешь. У него, знашь, Алешка иногда и ночует.

Дорогу к мыслителю Аркаша озвучивал чтением своих стихов:

Товарищ, не в силах я поле пахать, —

Сказал тракторист бригадиру, —

Привык я с девчонкой подолгу стоять,

И в ход не пустить мне машину.

Все шестерни рвутся, подшипник гремит,

И будто сцепленье сорвало.

Ни первой, ни третьей сейчас не включить,

И в баке горючего мало.

Вскочил тракторист, на сцепленье нажал,

Машина на третьей рванула.

На землю сырую он резко упал,

Упал, сердце больше не билось.

Вошли в старый дом, в котором было довольно прохладно, но хотя бы не накурено. В красном углу перед иконой горела толстая свеча. На диване, обтянутом засаленным, когда-то серым сукном, возлежал здоровенный мужичина. Полутора-, двух— и даже трехлитровые бутыли из-под пива говорили о причине его размеров. Он даже не приподнялся, показал рукой на стулья:

— Зетцен зи плюх. Или ситдаун плюх. Ты какой язычный?

— Я не язычник. — Я притворился, что не расслышал. Меня слегка обидел такой прием. Но за двое суток я привык к здешним странностям и решил тоже не церемониться. — Мне Аркадий сказал, что ты Иван Иваныч. — Он даже не моргнул, допивал здоровенную бутыль. Ладно. — И до чего же, Иван Иваныч, ты решил долежаться?

— До коммунизма! — хихикнул Аркаша.

— Чья бы корова, Аркаша, мычала, твоя бы молчала. — Так мыслитель вразумил Аркашу за давешнюю хлеборезку. Поворочавшись, мыслитель сообщил: — До коммунизма это я раньше лежал. Еще до открытия закона.

— Какого?

— О времени. Заметь: ты летишь в самолете — одно время, едешь в поезде — другое, бежишь — третье. Когда переходишь на шаг — четвертое, так? Остановился — опять иное время. Можно и постоять. Присел — совсем красота. Ну, а уж если лег, да вытянулся, да еще и уснул, тут вообще вечность над тобой просвистывает. Вопрос-загадка: когда время идет быстрее? В двух случаях — в скорости и в неподвижности. Но скорость — это суета и издевательство над организмом. Счастья же нет, но есть покой, я и задумал уйти в обитель дальнюю.

— В монастырь?

— Сюда! Не сам приполз, а привезли. Но залег сам. Лежу — время ощущаю как шум колес. Все люди — колеса. Катятся по жизни. Но колеса в основном малого размера. Надо быть большим колесом, значительным. Пока оно один раз повернется, маленьким надо крутиться раз двадцать. А дорога пройдена одна и та же. А я вообще не кручусь, только повертываюсь.

Иван Иванович и в самом деле повернулся на бок, достал с пола очередную бутыль и к ней прильнул. На половине отдохнул, поотрыгался и опять возлег.

— Теперь о деле. Арканзас, унеси свои уши в коридор. А лучше озаботься моим организмом. У меня ночь впереди.

Аркаша поглядел на меня. Я понял и выдал некую сумму. Аркаша хлопнул в ладоши и ушел. Иван Иваныч сделал богатырский заглот желтой жидкости. Отдышался.

— Ты с ними для начала дал промашку. Хочешь выпить — пей без них. Нужна дистанция. Но специалисты они отменные. Я после них обобщал — и ему. Потом тебе от него записку передам.

— То есть от того, который умер?

— Ну да. Тебя ж ему на замену привезли?

— Иван, ты меня за дурака принимаешь? А еще за кого?

— Мою приставку к имени не присваиваивай. Иван не ты, я. Иоанн, который слезает с печки и после сражения со Змей Горынычем становится царем. Или вариант: возвращается к своей сохе, в моем варианте — к дивану. Так что Иван-дурак — это я. Ты же — руководитель разработок рекомендаций. Или что новое поручили? Ну, не делись, понимаю. — Иван Иванович пошевелился. — Этих штукарей, которые у тебя, пора встряхнуть. Их дело было — восславить пути, на которые свернули Россию, и убедить простонародье, что демократия — это верный, товарищи-дамы-господа, путь. Они исследовали, но не угодили. Вообще подвергли сомнениям систему демократии. И боюсь, что приговорены. Их надо попробовать спасти. Реанимировать, проветрить и сажать за разработку путей движения, по которым, — он нажал, — надо ходить. Может, и заказчики начнут что-то соображать. Ты же понимаешь, что все эти саммитские уверения в многополярности и многовекторности мира — это сказки для идиотов. Займемся конкретикой. Я — твоя правая рука. Я не Толстой, по двенадцать раз не переписываю, с полпинка понимаю.

— Иван Иваныч, у меня ощущение, что я в театре абсурда, — сказал я.

Он еще раз пошевелился:

— Так ведь и в театре можно всерьез умереть.

Я решил: все они тут сдвинутые, лучше мне быть подальше от них. А этот лежачий мыслитель еще, вроде в шутку, угрожает. Я объявил, что пойду займусь конкретикой, соберусь в обратный путь.

— Не торопись, — остановил он меня. — Присядь. У нас не только ночь, но и вечность в запасе. Обломов одного Штольца перележал, а я не меньше чем пятерых.

— Но ведь Штольц пережил Обломова.

— Так это ж в книжке. А в жизни? Меня они не пересилят.

— И как ты свой закон о времени открыл? — Я в самом деле уселся на табуретку.

— В непогоду, в аэропорту, я докатился до разгадывания кроссвордов и понял: ниже падать некуда. Согласен? Тратить ум разгадкой вопроса, какое женское имя имеет река, текущая по Сибири, значит делаться идиотом. Аэропорт. За стеклами садятся и взлетают самолеты. Глянешь в другую сторону — платформа, подходят поезда, в третью — на площади автобусы и такси. Плюс общее движение людей и чемоданов. А пока гляжу на все эти движения, движется и время. Так? Я встал, походил, посидел и открыл.