Игры для мужчин среднего возраста - читать онлайн книгу. Автор: Иосиф Гольман cтр.№ 89

Чемодан — чем-то похожий на мой, с инструментами, только побольше — доверху был наполнен долларами.

Сначала мы пересчитывали содержимое пачек, потом стали считать только пачки.

Насчитали — сто сорок восемь.

— Черти, — ухмыльнулся профессор. — Наверняка двадцать тыщ кто-то сп…л.

— Не суди всех по себе, — укорил я его. — Может, изначально сумма такая.

Меня не покидало ощущение, что в этом гостиничном номере снимается кино про гангстеров. Только с моей собственной ролью было непонятно.

— На три не делится, — озабоченно произнес профессор. И предложил свое видение проблемы: нам по сорок девять пачек, ему — пятьдесят. И сам же объяснил почему.

— Потому что я самый жадный, — сказал он.

У меня возражений не было.

Зато были у Самурая. И не по поводу — пятьдесят или сорок девять.

— Ребята, пожалуйста, отдайте мне все деньги, — попросил он. — Действительно, нужно.

Так жалостно сказал, что я сразу согласился. Моей доли, если честно, здесь вообще нет.

А Самурай за эту зеленую кучу был готов на что угодно. И не для себя же просит, в конце концов.

— Ты согласен отказаться, Док? — спросил он, почувствовав мое настроение.

— Легко, — сказал я. — За бутылку пива. Только холодненького и немедленно.

А что, неплохо сказано. Есть у меня парочка знакомых олигархов. Ну, почти олигархов. Очень состоятельных людей. Однако ни один из них не отведал пивка за пол-лимона баксов.

— Один момент! — радостно отозвался Самурай.

— Я не согласен, — сказал Береславский. — Док не должен отказываться. Мы ведь рисковали вместе.

— Док — взрослый мальчик, — мягко сказал Самурай.

— Тогда поделим его долю, — ответил профессор.

Ну, дела. Начинался и в самом деле гангстерский фильм.

— Ефим, — тихо сказал враз погрустневший Самурай. — Ты же знаешь, мне очень нужны эти деньги. И не только Дока. Мне все нужны. Вся эта куча. Для тебя она ничего принципиально не решает. Для меня это — вопрос жизни и смерти.

— Твоей жизни и смерти? — уточнил Береславский.

— Моего народа, — сказал Самурай.

— Тебе лично — дам. И то тысяч сто, не больше. Народу — не дам ни хрена. Народ — понятие собирательное. Состоит из людей. А люди должны сами себе зарабатывать. Ты же знаешь мою позицию.

— Это окончательное решение? — спросил наш пламенный чукча.

— Окончательнее не бывает, — подвел итог Береславский.

— Тогда забери себе все, — сказал Самурай.

— Не вопрос, — ответил профессор, покидал в чемодан деньги, вновь прикрыл пленкой и закрыл кейс на оба замка. — Док, может, передумаешь? — спросил он меня.

— Не-а, — ответил я. Слава богу, не начали друг другу глотки резать. Я даже не знал, на чьей я стороне: и один прав, и второй тоже.

— У твоей семьи пятьсот тысяч — лишние? — не отставал от меня Береславский.

Вот же привязался!

— Может, и не лишние, — ответил я. — Но моя доля уже продана Самураю за бутылку пива. Которую он почему-то до сих пор не принес.

— Сейчас принесу, — ответил Самурай.

Вот, собственно, и все наши вечерние разборки.

Никто никого из-за найденных сокровищ не прирезал. Но настроение они испортили всем троим.

А еще через час ко мне притащился Самурай. И в намеченное на завтра долгожданное океанское плавание мне теперь совсем уже не хочется.

Вода была зеленоватая, катерок был бело-серый, небо было серо-голубое — спокойная такая цветовая гамма. Правда, оживленная вкраплениями сине-желтых пробежных курток. Их обладатели скопились в основном на корме, разглядывая отдаляющийся берег и белый пенистый бурунчик за корабликом.

«А не такой уж он и маленький», — подумал о катере Береславский. Профессор уже успел слазить суденышку в брюхо, где оказалось достаточно просторно и даже комфортно. Не так, конечно, как на морской яхте его знакомого, на которой они почти неделю шлялись по Средиземноморью, однако вполне достойно.

Вдоль стен стояли старые автобусные сиденья — кожзам обшарпанный, но чистый, — а из маленьких иллюминаторов даже пробивался какой-никакой свет.

Происхождение катера уже было в деталях разъяснено шкипером, Александром Веденьевичем. Посудина чуть не полвека состояла на службе во вспомогательном флоте и при нужде могла взять на борт до пятидесяти морпехов с вооружением. Профессор никак не мог себе представить, как бы они тут разместились, но не верить добрейшему Александру Веденьевичу было невозможно — слишком уж честными были немного выцветшие, но по-прежнему наивно-голубые глаза заслуженного пахаря моря.

Кораблик списали на металлолом за ветхостью. Этот металлолом и выкупил старый моряк, не желавший расставаться с кораблем всей своей жизни.

Да, это не было преувеличением: Соколов пришел на новенький борт юнгой, потом служил на нем срочную, потом — сверхсрочную и, наконец, когда все мыслимые и немыслимые сроки были выслужены, — вольнонаемным. Ну и как после этого было допустить, чтобы родное судно, каждый сантиметр которого тебе знаком на ощупь, и вдруг пошло под автогенный нож?

Это было бы нечестно по отношению к другу, которому не раз был обязан жизнью: хоть каботажное плавание — не кругосветное путешествие, но океан есть океан.

Да и экономически такая преждевременная эвтаназия тоже была бы неоправданной. Российское кораблестроение всегда отличалось надежностью своей продукции. Прошедшие полвека не сделали плавание на этом дите 50-х более опасным. А дизелек хоть и не обладал особым проворством и экономичностью, зато не отказывал в опасный момент. Да и в неопасный заводился с полоборота.

Нет, такую посудину грех списывать в утиль. И старый боцман поначалу просто спасал спутника своей жизни. А потом понял, что спутник-то благодарный. Пятьдесят лет кормил, и дальше продолжает.

Зажиточный народ начал активно приобщаться к дайвингу, а у Александра Веденьевича все удовольствия в одном флаконе. И посудина, и оборудование, и знание акватории отменное, и водолазного опыта столько, сколько у троих инструкторов сразу не будет.

Короче, все сегодня нравилось Ефиму Аркадьевичу. Единственное неудобство — он не выпускал из рук пузатый кейс, который был не только объемным, но и тяжелым. Везде таскался с ним. Разве что в гальюн не потащил.

И то только потому, что и без кейса еле в него втиснулся: видно, у морпехов, на которых рассчитывался катер, даже с амуницией размеры были поскромнее, чем у невооруженного профессора.

Безотрывное ношение кейса, упаси бог, не было выражением недоверия к товарищам. Просто свалившиеся на голову деньги сильно и постоянно радовали алчного профессора, и ему было приятно ощущать их тяжесть. И наоборот — неприятно не ощущать, когда он выпускал кейс из рук. Уже как будто чего-то не хватало.