— Сегодня понедельник, Петровская на работе должна быть. Вы без нее хотите двери сносить?
— Маша, может, сегодня не трогать Денщикова? — предложил Кузьмич, виновато пряча глаза. — А сегодня Татьяну эту после работы подхватят, домой отведут и спать положат, а?
— А вы что, за один день наружку организуете?
— А Голицын тут трется на что? Пусть приносит пользу.
— Давайте-то давайте, только завтра уже разговор с Денщиковым надо строить по-другому, к завтрашнему дню он успеет подготовиться, поскольку адвокат уже поговорил с братом Сиротинским и ушел, то есть информация уже потекла. А вообще, чего я удивляюсь — все в лучших традициях, вот если бы все пошло гладко, все были бы на месте, всех бы взяли, они бы тут же покололись и сдали незаконное оружие, боеприпасы и наркотики — вот это было бы подозрительно, а так все как всегда.
Вот когда я так разговариваю с нашим начальником уголовного розыска, он начинает заводиться, огрызается, от этого психую я, повышаю голос, и через две минуты мы уже орем друг на друга, обзываясь страшными словами; через полчаса оба бежим увольняться, через час случается происшествие, и он сажает меня в свою машину и везет на место событий, а из машины мы выходим опять лучшими друзьями. У Кузьмича другая тактика: он про-; сто пережидает мои претензии и никогда не возражает. Спор сам собой сходит на нет, и Кузьмич спокойно продолжает обсуждать со мной все, что хотел.
На столе у Кузьмича зазвонил местный телефон.
— Кто?! — заорал он, схватив трубку и выслушав, что там ему говорили. — Фамилию повтори! Точно? Пусть ждет, сейчас за ним человека пришлю.
Положив трубку, он подмигнул мне и сказал:
— Ты знаешь, Маша, в чем преимущество РУБОПа перед уголовным розыском? В уголовном розыске опера мечутся и ноги сносят до колен, злодеев ища. А в РУБОП они сами приходят, потому что мы суетиться не любим. Понимаешь, они ногами, а мы головой работаем. Сейчас Ленька Денщикова приведет.
— Что, Денщиков сам пришел?! — поразилась я.
— Как миленький. Только он пришел как помощник адвоката.
— Интересно… Ну что, я пошла готовиться к допросу!
— Нос пудрить? — прищурился Кузьмич.
— Конечно, и губы красить. Сиротинского пока в изолятор не отправляйте, он мне будет нужен после допроса Денщикова. Вот блин, адвокат его ушел! Он вроде бы номер пейджера оставил, киньте ему сообщение, что он опять нужен, пусть срочно едет сюда.
После того как я попудрила нос и провела по губам помадой, глядя в мутный осколок зеркала, приклеенный к боковой стенке сейфа в кабинете, где мне предстояло работать с Денщиковым, я слегка замандражировала. Что-то он мне сейчас скажет в ответ на мои вопросы? Раз сам пришел, значит, все версии отработаны, манера поведения отрепетирована.
Для работы мне выделили компьютер, и пока Денщикова вели снизу в отдел, я вывела на экран бланк допроса свидетеля. Впечатав туда разъяснение статьи 51 Конституции Российской Федерации о праве каждого не свидетельствовать против себя и включив принтер, чтобы распечатать первый лист, я услышала, как открылась дверь кабинета, и раздался радостный голос:
— Машка! Не ожидал тебя тут увидеть! У тебя это дело в производстве, что ли?
— Какое? — Я обернулась.
Выглядел он шикарно, костюм стоимостью в мой (и — до прошлой пятницы — его) годовой доход сидел на нем, как будто Пьер Бальман лично подгонял его под денщиковскую фигуру, и, похоже, даже причесан он был в салоне.
— Ну… — замялся он, не забывая, впрочем, обаятельно улыбаться.
— Ну, какое, Игорь?
— А, ладно, разберемся.
— А ты чего пришел-то?
— Да я теперь помощник адвоката, ты слышала, наверное?
— А чего ушел из прокуратуры? Был на хорошем счету, начальство от тебя было в восторге…
— Ой, ты знаешь, Машка, деньги надо зарабатывать. У меня ж семья. — Он тяжело вздохнул. — Ты думаешь, легко прокормить двоих детей?
— Бедный, бедный, — покачала я головой. — Неужели двоих? Ты точно сосчитал? Ну на, распишись, что тебе разъяснено право не свидетельствовать против себя.
— Что? — Он оторопел. — Маша, ты что, не поняла, я помощник адвоката, принес его ордер на участие в деле.
— А кто твой адвокат, и кого он будет защищать?
— Сиротинского, — ответил Игорь, и я почувствовала, как он дернулся, как будто что-то ляпнул, а потом спохватился.
Понятно, сейчас я ему устрою очную ставку с Сиротинским и вспомню ходатаев за большого друга семьи Скородумова, по чьей просьбе надо вещички скородумовские к рукам прибрать.
— А ты-то сам Сиротинского знаешь?
— Ой, да ну, Машка, ты такие вопросы дурацкие задаешь! Ну откуда я могу его знать?
Я уже открыла рот, а потом прикусила язык. Что я ему сейчас скажу? Не посылал ли ты, Игорек, ко мне Сиротинского за вещами Олега Петровича Скородумова? А Игорек мне ответит: да что ты, Маша, опомнись, какой Скородумов?
Впервые слышу…
— Игорь, подожди, пожалуйста, в коридоре, мне что-то в глаз попало.
Извини, сейчас вытащу, в туалете глаз промою, и мы с тобой продолжим. — Я усиленно заморгала и прижала руку к правому глазу.
Денщиков пожал плечами и поднялся со стула. Я вышла из кабинета вслед за ним и левой рукой, продолжая держать правую у глаза, закрыла дверь кабинета на ключ. Денщиков сел на скамейку у двери, а я зашла за угол и хлопнула дверью туалета. А потом тихо, старясь не стучать каблуками, зашла к Кузьмичу.
— Василий Кузьмин, срочно тащите мне человека из четвертой больницы, который заведует вещами больных. Кораблев должен знать. Как прибудет, позвоните по телефону в кабинет. Адвокат Сиротинского приехал?
— Отзвонился, что едет.
Я вернулась на исходные позиции, вытирая глаз носовым платочком.
— Игорь, давай я тебя допрошу по поводу Сиротинского.
Денщиков замялся:
— А меня разве можно допрашивать но делу о подзащитном?
— Но ты же помощник адвоката, а не адвокат, тебе его защита не поручена.
Значит, ты его не знаешь?
— Кого?
— Сиротинского.
— Нет, что ты.
Я стала стучать по клавиатуре компьютера, занося в протокол его слова.
— Погоди, что ты там пишешь?
— Пишу, что никакого Сиротинского ты знать не знаешь…
— Подожди. Я знаю опера, Сиротинского Виктора, он у меня по убийству в бригаде работал. А этого как зовут, про которого ты спрашиваешь?
Небольшой прокольчик у вас, Игорь Алексеевич, мысленно отметила я. Сразу надо было спросить, как зовут Сиротинского. А то сначала «не знаю», а потом только «как зовут», особенно если хотя бы один Сиротинский в твоих знакомых числится.