Белое, черное, алое… - читать онлайн книгу. Автор: Елена Топильская cтр.№ 90

Богунец честно задумалась и никого не вспомнила.

— Вы знаете, — сказала она, — Нателлочка вела замкнутый образ жизни, все-таки трагедия, пережитая в детстве, наложила на нее отпечаток. Мне казалось, что она избегает людского общества.

— И работает при этом моделью?

— Да, как ни парадоксально это. Там она отделена от людей подиумом, и нет необходимости общаться, а за кулисами во время показов некогда.

— А про жизнь ее сына вы что-нибудь знаете?

— Понимаете, Димочку я в последний раз видела, когда он пошел в третий класс. На свадьбе у него я не была, с женой не знакома. Но все равно, их гибель была для меня ужасной трагедией. Порой мне кажется, что на нашей семье лежит какой-то рок. Может быть, это связано с крестом? — задумалась она. — Ведь все несчастья происходят, пока крест в семье. Когда крест был на стороне, у нас в семье был относительно спокойный период… Хотя нет… — И она оборвала себя на полуслове.

— Вы что-то хотели сказать?

— Я? Нет, я была несправедлива к кресту.

По тому, как она решительно сжала губы, я поняла, что больше мы ничего не добьемся.

Следующей нашей инстанцией была кузина Алевтины Аркадьевны, которая оказалась не такой утонченной, как Алевтина, даром что носила имя Клеопатра.

Она тут же сдала нам все секреты. Похохатывая, с сигаретой, зажатой в зубах, она поведала, что согласилась на просьбу племянницы выступить официальным покупателем, та ей что-то объясняла о причинах, но ей было все равно. А муж Нателлочки был посажен вместе с нею, по одному делу, и погиб в местах лишения свободы. Нателлочка получила пять лет за хищения, что-то они там с мужем химичили с левыми показами. Маленький Димочка был отдан на попечение матери Нателлы, и, вернувшись из заключения, она не спешила его забирать. Он вырос практически на руках бабушки, которая к старости, видимо, в шоке после счастливого избавления от тюрьмы, взялась за ум, пить бросила, посвятила себя внуку. Может, Диме и повезло, что мать его села и он оказался на попечении бабушки… Нателла, вернувшись из заключения, жила с каким-то оперативником, он за ней надзор осуществлял, там, где она квартиру снимала, и доосуществлялся, охмурила она его. Но что-то они быстро расплевались, и с тех пор, насколько известно Клеопатре, племянница живет одна, мужиков у нее нет. Вообще она с племянницей в последнее время общается крайне редко и ничего про нее не знает.

Когда оформляли покупку креста, сапфир в нем был темным, почти черным. Сейчас крест должен быть у племянницы, о его продажах и дарениях ей ничего не известно. Хотя формальной владелицей креста является она, крест с согласия Алевтины подарен племяннице, и ей абсолютно все равно, как племянница им распорядится.

Когда мы вышли на улицу, Сашка задумчиво сказал, что у моей Нателлы, как он выразился, должно быть что-то не в порядке с психикой; такие вещи, как убийство отца матерью на глазах ребенка, бесследно для ребенка не проходят. А потом еще зона; и мужика у нее-нету уже много лет…

— Да она лесбиянка, Машка, тебе в голову такое не приходило?

— Честно говоря, нет. — Я даже остановилась. — А разве лесбиянки такие бывают?

— Какие «такие»? — не понял Сашка.

— Такие очаровательные, душистые, умные…

— Господи, какой ты еще ребенок! — Сашка тоже остановился и погладил меня по голове.

Таким образом, уик-энд в Москве прошел плодотворно. Мы выяснили массу интересных вещей, ребенок опух от сидения перед телевизором. (В родном городе программы точно такие же, поддел его Сашка; ребенок только плечом повел.) Походя выяснили, что Москва — очень дорогой город, поэтому надо срочно уезжать от соблазнов. Если мне удастся установить, где Нателла Редничук заряжала крестик смертоносными лучами, я могу считать, что цепочка замкнулась: поскольку в моем распоряжении уже есть фотография, запечатлевшая жирного Вертолета в обнимку с тростиночкой Нателлой в интерьере какого-то ресторана, опознать который я не смогла в силу небольшого опыта посещения подобных мест. Вот разве что китайский ресторан, да и то за счет Вертолета… Камера, сделавшая снимок, была снабжена таймером, и было видно, что позирует эта парочка в день рождения Вертолета. Крест у него на шее уже висел, и он весьма недвусмысленно за него рукой держался, как бы демонстрируя только что сделанный подарок.

Более того, я нашла еще одну фотографию, сделанную в день рождения Вертолета, за полчаса до съемок в компании очаровательной Нателлы, судя по показаниям таймера. На ней Вертолет в тех же интерьерах и в тех же одеждах, но еще без креста.

Итак, уик-энд, закончившийся в поезде, — последний глоток свободы. С понедельника начинается «война», как говорят наши оперативники.

Может, прямо в лоб спросить у Нателлы, с кем она обнимается на фотографии перед РУВД?

Воскресный вечер я провела в РУБОПе: готовили конверты с постановлениями на обыски, их вскроют исполнители непосредственно перед выездом в адреса; инструктировали исполнителей, распределяли помещения, в которых предстоит работать. В понедельник я приду в РУБОП к десяти, раньше я не понадоблюсь. В семь часов утра народ разъедется по обыскам; пока их проведут, пока доедут в РУБОП из разных концов города, раньше десяти допросы не начнем. На всякий случай вызваны два дежурных адвоката, вдруг нам так повезет, что будет, кого и на чем задерживать…

Среди кандидатов на задержание братья Сиротинские, Анджела — по результатам обыска, вертолетовские бойцы, ездившие в лес с Бурденко: Ганелин, Гучко и Крамм. И Денщиков… Но этот, боюсь, выкрутится. Один потерпевший его опознавать не хочет, второй не может. Надеяться на то, что его сдадут подельники, не стоит. Остается фактически Скородумов, но он даже не допрошен, и Бог знает, когда его можно будет допросить…

С раннего утра я заехала в прокуратуру. Шеф уже был на месте, он всегда приходит рано, привык. У меня к нему был вопрос, который мучил меня с момента беседы с Клеопатрой Антоновной. Я лихорадочно пыталась вспомнить, в семьдесят первом году был шеф здешним прокурором, или нет. Он проработал здесь прокурорский срок, потом у него был перерыв, потом он снова сюда вернулся.

— Владимир Иванович, вы ведь ничего не выбрасываете? — с этими словами я вошла в кабинет прокурора района.

— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — терпеливо сказал шеф.

— Извините, здравствуйте. Владимир Иванович, вы в семьдесят первом году здесь работали?

Шеф наморщил лоб.

— Вроде бы работал. Что нужно?

— Вы ведь ничего не выбрасываете? — повторила я вопрос;

— Что нужно?

— Ваши журналы по проверке материалов на освободившихся из мест заключения надзорников.

— Хм, — хмыкнул шеф. — Я тогда вел журналы не только на административных надзорников, а и на всех освободившихся, проживающих на нашей территории. За каждым из них был закреплен оперативник, который должен был осуществлять профилактику. Вы думаете, я найду журналы тридцатилетней давности? — с сомнением спросил он.