Бабушки - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 31

Мэри уехала со Стэйвни в диком восторге. Она почти каждый день звонила матери, поскольку Виктория на этом настояла, и все время твердила, что «тут так здорово, мам, так здорово». А потом и саму Викторию пригласили на выходные. Она пристроила Диксона няне, села на поезд, дорога длилась два часа, и приехала в зеленую английскую пастораль. Раньше Виктория практически не выезжала из Лондона. Ей казалось, что она тонет в зелени, в мокрой зелени: только что прошел дождь.

Она вышла на платформу с новым чемоданом в руке — Виктория взяла с собой свою самую лучшую одежду — и стояла — ждала появления Лайонела, который принес на плечах Мэри. Малышка соскользнула вниз, чтобы поцеловаться с Викторией, и они пошли, держась все втроем за руки, к старой машине. У Лайонела в гриве запутался листок, а новые ярко-фиолетовые брючки Виктории были заляпаны грязью. Она пополнела и светилась от счастья.

Виктория села вперед рядом с Лайонелом, а Мэри — к ней на коленки. От ребенка пахло мылом и шоколадом. Лайонел вел шутливую беседу с девочкой, напевал ей детские стишки, обрывками говорил о чем-то, чего Виктория не знала, Мэри хихикала, она сидела у матери на коленках, но смотрела этому огромному мужчине в рот, из которого слова лились, как заклинания. «Непослушная Мэри послушные волосы завязала в пучок, а напротив нее уселся ужасный страшный паучок…» — «Нет, не так, не так, — верещала девочка. — Ты все спутал». — «Но Мэри хвостатая вовсе не струсила, а съела его с лучком и капустою». — «Я не хвостатая, не хвостатая», — возражала она, чуть не задыхаясь от смеха.

«Мэри, блестящая, как шелка, напилась молока, не оставив ничего для мангуста своего, а потом она…»

Он все сочинял и сочинял, а Мэри корчилась от смеха на руках у матери, которая с нетерпением ожидала, когда же все это кончится. Они быстро мчались по проселочным дорожкам, над которыми арками росли деревья с густой зеленой листвой и орошали машину пойманными каплями дождя. Виктории казалось, что она задыхается. Скоро, скоро они уже доедут, она ждала, что это будет нечто вроде того дворца, в котором Стэйвни жили в городе, но машина остановилась у маленького домика, стоявшего в отдалении от остальных среди деревьев, в буйных зарослях сада, одно большое дерево нависло над газоном. На траве их ждали стол и стулья. Домишко показался Виктории неприятным, недостойным такой семьи, как Стэйвни. Зачем они сюда приехали?! Но Мэри уже вышла из машины и тянула маму за руку. Казалось, что тут никого нет.

Виктория хотела лишь прилечь. Лайонел велел ей устраиваться: через полчаса будут пить чай. Мэри затащила Викторию вверх по крошечной скользкой лестнице в темную комнатушку с мозаикой окошек, которые пропускали лишь скудный свет. Там стояла большая высокая кровать с белым покрывалом, Мэри уже прыгала на ней. «Ой, какая красивая кровать».

Викторию начало мутить. Мэри показала ей ванную, крошечную, из ее окна была видна соломенная крыша, и там все летало. «Мама, смотри, пчелки, смотри». Викторию вырвало, она убрала за собой, чтобы никто не заметил, а потом вернулась в свою комнату.

— А ты где спишь? — поинтересовалась она, упав на большую белую кровать.

— С Самантой. У нас с ней своя комната.

Виктория сказала, что ей нехорошо — болит голова, Мэри поцеловала ее и убежала.

Она легла на спину и увидела трещину в потолке. А в углу что, паутина? Правда? И Виктория тут же заснула, хотя, нет, скорее — отрубилась. Она была шокирована до боли, до самой глубины души. Как Стэйвни могли?.. Проснувшись, она увидела Джесси, та ставила чашку чая на столик возле кровати.

— Так жаль, что тебе нехорошо, — сказала она. — Спускайся, когда станет получше.

И ушла, этой высокой крупной женщине приходилось пригибаться, чтобы пройти в дверь.

Виктория лежала, наблюдая, как сумерки заливают комнатушку. Значит, уже вечер. Надо спуститься, да? Она осторожно поднялась с кровати, стараясь не наступить на… на что? Что-нибудь неприятно мягкое и кусачее. Она встала у окна, стараясь ничего не трогать, и посмотрела вниз. Под огромным деревом, в ветвях которого шумели птицы, собрались какие-то люди, там были не только Стэйвни. Они пили.

Придется спускаться по лестнице, искать выход, общаться с этими людьми, а для начала знакомиться с ними. Она увидела Мэри на коленях у деда.

Только Виктория набралась смелости, как все поднялись и начали разбредаться. Некоторые пошли в сторону машин, стоящих у дороги. Потом Стэйвни вернулись в дом, их голоса доносились снизу. По дому разлеталось эхо. Он был гулкий. И в этот момент Виктория увидела у окна большого паука, и он полз, несомненно, в ее сторону. Она завизжала. Тут же появился Томас, выяснил, в чем проблема, взял со стула предназначавшееся для нее полотенце, схватил им это чудовище и вытряхнул за окно. Но оно же вернется!

«Гм… Виктория, как дела, отлично выглядишь…» Как он мог это разглядеть? В комнате стоял мрак. «Тебе получше?» Томас поцеловал ее в щеку и засмеялся, отдавая дань прошлому. «Спускайся ужинать».

Виктория хотела сказать, что предпочла бы лечь, зарыться с головой под этим прекрасным белым покрывалом и провести там все время до отъезда. Но вместо этого она открыла чемодан и принялась выбирать, во что переодеться.

— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал Томас. — Тут все ходят как попало.

Он ушел, топая по лестнице.

Виктория последовала за ним. Почти всю небольшую комнатку занимал огромный стол. За ним во главе, с разных сторон, уже сидели Джесси с Лайонелом, Томас, напротив которого поставили стул для Виктории, а также Эдвард и наблюдательная молодая женщина, наверное, его жена. Рядом с Лайонелом был стул с горой подушек — для внучки.

На столе стояли бутылки с вином, тарелки с холодным мясом и салатом. Вечер пятницы, как ей объяснили: сегодня на пикнике все покупное, но завтра ее угостят чем-нибудь получше…

Джесси жила тут почти весь месяц, который уже близился к концу, а Лайонел приезжал каждые выходные.

— Я не могу без твоей дочурки, — заявил он. — Она моя любимица.

Томас бывал тут несколько раз. Эдвард вообще не приезжал (сегодня впервые), поскольку у него было слишком много дел. Элис навещала Саманту, которую уже уложили — для такой малышки время уже позднее.

Элис пристально рассматривала Викторию, ей показалось, что критически. Хотя сама Элис считала, что это она оказалась в невыгодном положении. Она выросла в семье провинциального адвоката и была уверена, что Стэйвни ею недовольны. Они же много путешествовали, были людьми светскими, либеральными, щедрыми, зачастую даже повергали Элис в шок. Ее мнение о Стэйвни ухудшилось, когда они позволили чернокожей девчонке называть Джесси с Лайонелом бабушкой и дедушкой. Элис считала, что ее чувства неправильные, но ничего не могла с ними поделать. Когда Мэри попыталась назвать Эдварда дядей, он сказал: «Нет, зови меня Эдвардом», и она послушалась; отца она уже тоже звала Томасом. Если Эдвард ей дядя, значит, Элис — тетя, но малышка почувствовала, что Элис это не понравится.