Бабушки - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 30

Затем последовал зоопарк, планетарий, поездка на лодке по реке в Гринвич.

А Виктория думала: «У меня двое детей, как же Диксон?» Так несправедливо. Да, сын еще крошка, ему всего три, но он понимал, что сестру балуют больше, чем его.

Джесси как-то сказала, что если детей двое, неправильно давать одному больше, чем другому.

— Даже и не думай об этом, мама, — сразу же отреагировал Эдвард.

— Может, иногда нам стоит брать и его вместе с Мэри?

— Нет, одной хватит. Извини, но есть же какие-то пределы!

Мэри пошла в первый класс, там ей было плохо. Виктория вспомнила, как страдала и сама, хотя она нашла для себя выход — быть тихой, держаться от греха подальше, и — если уж говорить начистоту — подхалимничать перед старшими мальчишками и девчонками. Она велела и Мэри делать то же самое, а сама переживала, поскольку знала, что дочка плачет по ночам.

Она все недоумевала, как Стэйвни могли по собственной воле отдать своих драгоценных сыновей в эту ужасную школу, где все были так жестоки друг к другу. Виктория искренне верила, что в хорошей школе, куда ходят богатые дети, ничего подобного нет. В своих самых сокровенных мечтах, которыми она не делилась даже с Бесси, Виктория уповала на то, что Стэйвни отправят Мэри в привилегированную школу, где она сможет учиться и потом стать кем-нибудь значительным.

Через некоторое время позвонила Джесси и спросила: не захочет ли Мэри сходить в театр на дневной сеанс? Виктории снова вспомнились «Отверженные», она сказала, что Мэри будет просто счастлива. Виктория отвела дочь в дом Стэйвни, и Джесси с Мэри поехали оттуда на такси, которое должно было привезти малышку обратно в муниципальный район. Мэри восторженно бормотала что-то бессвязное. Виктория так и не смогла понять, на каком спектакле побывала дочь. Но когда ее занесло в этот другой мир, дом Стэйвни, в очередной раз, Мэри спросила у Томаса: нельзя ли снова пойти в «Дневной Семанс»? «Куда?» Оказалось, что она подумала, будто «Семанс» — это название театра. Джесси снова взяла ее «на дневной семанс», а вскоре они пошли в зоопарк с Эдвардом, его женой и их трехлетним малышом. Потом Мэри выпросила еще один поход в театр, на спектакль, где играл Лайонел. Вернувшись, она объявила, что дедушка очень смешной, но все равно ей нравится. «И он меня любит, мам», — сказала она Виктории по секрету.

Всякий раз при упоминании деда вся эта болезненная тема, про дедов, всплывала в голове у Виктории. Она вспоминала, что и у нее тоже должен был быть дед, но он попросту исчез. Она таковым считала дедушку Филлис, он, этот старик с вонючим мочесборником, был собирательным образом предка. Но Лайонел Стэйвни действительно был дедом ее малышки — с этим уж не поспоришь, — и когда Мэри заявила, что «она сказала мне, раз уж я ее внучка, я должна звать ее бабушкой», у Виктории земля под ногами задрожала. Когда она призналась в этом Бесси, подруга ответила разумным вопросом: «А ты чего ожидала, когда открылась им?»

Да, чего ожидала Виктория? Да ничего подобного. Столь полное признание Мэри было… Это было слишком! Бесси назвала ее неблагодарной, напомнила, что дареному коню в зубы не смотрят… Виктория наконец сформулировала свою мысль:

— Я не думала, что они так обрадуются черной внучке.

— Она не черная, она больше как карамелька. Будь она цветом как я, они бы так не радовались.

Приблизительно через год после первого звонка Томасу пришло письмо от Джесси, в котором говорилось, что они снимают на один летний месяц дом в Дорсете, там будет много гостей проездом. Не отпустит ли Виктория и Мэри вместе с ними? Саманта, дочь Эдварда, будет жить там весь месяц. Саму Викторию не звали, она понимала, что это из-за Диксона. Мэри была сладкой и милой, послушной и общительной, но Диксон, которому скоро уже исполнится четыре, совсем другой.

Цвет кожи — нет, на это нельзя было не обратить внимания. Виктории можно было простить ее мнение, что Стэйвни, кроме, конечно же, Томаса, не понимают, что он может быть решающим фактором, зачастую довольно упрямым, и считают, что прошлое — хоть и достойное сожаления — теперь уже не влияет на отношения между людьми.

Диксон был черным, как вакса, как клавиши пианино. Еще много поколений назад гены его семейного древа приспособили его к жизни под солнцем африканских тропиков. Диксон легко потел. Иногда пот капал с него, как слюна с языка перегревшегося пса. Он рычал и дрался; в группе он доставлял много неприятностей няне, буянил, доводил других детей до слез. Мэри очаровывала его и могла успокоить, но это не удавалось никому другому, в особенности самой Виктории, которая зачастую после очередного скандала Диксона с покусами плакала от усталости. Бесси его обожала, звала его своим адским чертенком, своим ангелком из ада, и иногда мальчишка сидел у нее на руках, но нечасто. К этому времени Диксон уже знал, что он слишком буйный, невозможный, что от него у всех болит голова, но от этого он стал только хуже, ужаснее, поскольку научился бросать вызов: «Это почему я невозможный?! Почему от меня болит голова? Почемупочемупочему? Нет, я не такой, не такой», — и колотил при этом руками и ногами, а потом с рыданиями падал на пол.

Так что мало какая семья, черная или белая, обрадовалась бы такому гостю. Стэйвни его практически не видели. Похоже, они спрашивали у Мэри, хочет ли она взять с собой и Диксона, но она отвечала, серьезно и со всей своей ответственностью, что Диксон со всеми переругается, а Саманту поцарапает и покусает. «Я сказала ей, Джесси, что это у него пройдет с возрастом», — сообщила Мэри Виктории. Виктория процитировала дочь Бесси. «Не переживай, Виктория. Это у него пройдет с возрастом».

Но сейчас ситуация была совершенно иная. Одно дело сходить куда-нибудь — в театр, попить чаю, — но увезти ее на месяц, без матери — они хотят забрать ребенка на целый месяц? Да, хотят. Мать, настоящий политик, каким она и должна быть (а еще экономистом), сказала, что Мэри приглашают ради Саманты. Девочка хорошо ладила с малышами. И няня об этом часто говорила. Виктория подумала — не без досады, — что Мэри будет нянькой Саманте. Обижалась Виктория несправедливо, и она это понимала. Мэри любила Саманту. Необоснованная обида, готовая превратиться в подозрение, поднялась так близко к поверхности, что показалась Виктории опасной — и она ее задавила. Разве не такой жизни она хотела для дочери? Малышке очень повезло, Виктория должна быть благодарна судьбе за такое благословение Господне. Так это называла Бесси, которая увлеклась религией. «Виктория, это благословение Господне. Эта семья — это Бог благословил Мэри».

Встал вопрос с одеждой. Саманту одевали иначе, и Мэри точно знала, что ей нужно. Викторию повели в магазин, повела ее маленькая дочь, и показывала, что покупать. Значит, в этом ходила Саманта? Модные одежки великолепных оттенков — и все такое дорогое. Но в банк пришли деньги на то, чтобы одеть Мэри, их перечислил Томас, и теперь Виктория была обязана их потратить.

Она думала о том, что Стэйвни отвоевывают у нее дочь. Ей удавалось размышлять об этом, не теряя спокойствия духа. Она не верила, что Мэри начнет презирать собственную мать: Виктория полагалась на доброе сердце своего ребенка. Она порой удивлялась, как бывает и со многими матерями: как так получилось, что из одного и того же чрева появились два столь разных ребенка? Ангелочек — как называла Мэри нянька — и дьяволенок. «Не переживай, — говорила Бесси. — Они оба изменятся с возрастом». Виктория заметила, что думает о своей дочке так же, как о ней самой думала раньше Филлис. Ужасные опасности, поджидающие девочек… Ловушки, западни, дьявольские приманки, на которые девушки попадаются, ведомые своими лучшими побуждениями… Бесси только недавно сделала аборт. Она мечтала о ребенке, но хотела растить его с отцом, и хотя формально квартира у нее была, домашнего очага не было.