«Он пьет кровь», — подумала она и содрогнулась.
— Ну что? — спросил Стефан. — Вы еще со мной?
Бонни попыталась как можно глубже вжаться в сиденье. Мередит
изо всех сил вцепилась в руль. И тут, повернувшись к ним, заговорил Мэтт,
который до этого смотрел в окно.
— У нас же нет выбора? — спросил он устало.
— Прощание с покойными в похоронном бюро с девятнадцати
до двадцати двух, — вполголоса сказала Мередит.
— Тогда придется подождать, пока прощание закончится.
Похоронное бюро запрут, и мы сможем остаться с ней наедине, — сказал
Стефан.
* * *
— Ничего более жуткого мне в жизни не приходилось
делать, — тоскливо прошептала Бонни. В похоронном бюро было тихо и
холодно. Перед этим Стефан вскрыл наружный замок тоненькой скрепкой.
Зал последнего прощания был устлан коврами, стены обиты
древесиной дуба. Даже при свете дня это было мрачное место; в темноте же
казалось, что его вызывающая приступ удушья теснота таит в себе бесконечное
множество каких-то гротескных, уродливых фигур. Возникало ощущение, что за
каждой из бесчисленных цветочных композиций кто-то прячется.
— Мне здесь совсем-совсем не нравится, — жалобно
сказала Бонни.
— Раньше начнем — раньше закончим, — сжав зубы,
процедил Мэтт.
Он включил фонарик, и Бонни старалась глядеть куда угодно,
только не туда, куда светил его луч. Она не хотела смотреть на гроб. Не хотела.
Она стала рассматривать цветы. Сердечко, выложенное из красных роз. Где-то за
стенами здания, как спящий зверь, урчал гром.
— Теперь его надо открыть… вот тут, — говорил
Стефан. Хотя Бонни и не собиралась смотреть, но все-таки посмотрела.
Внутри прямоугольный гроб был обит белой тканью со
светло-розовыми полосками. На этом фоне светлые волосы Сью светились, как у
сказочной спящей красавицы. Но Сью была не похожа на спящую. Она была слишком
бледной, слишком неподвижной, словно восковой.
Бонни подошла поближе и всмотрелась в ее лицо.
«Так вот почему здесь так холодно, — догадалась
она. — Чтобы воск не таял». Ей стало чуть легче.
Стефан протянул руку и дотронулся до розовой блузки с
высоким воротником. Он расстегнул верхнюю пуговицу.
— О господи, — оскорбленно прошептала Бонни.
— А для чего мы, по-твоему, сюда пришли? — сердито
прошептал в ответ Стефан. Но его пальцы замерли над второй пуговицей.
Бонни посмотрела еще немножко, а потом приняла решение.
— Отойди, — сказала она, а когда Стефан чуть
замешкался, отпихнула его. Мередит встала вплотную к ней, и теперь они
образовали живую стенку между телом Сью и парнями. Они понимающе переглянулись.
Если действительно придется снять со Сью блузку, пусть мальчики пока погуляют.
Бонни расстегивала маленькие пуговки, а Мередит держала
фонарь. На ощупь кожа Сью была такой же восковой, как и на вид, а когда Бонни
касалась ее кончиками пальцев, то чувствовала холод. Бонни неловко отвернула
ворот блузки, под которой оказалось белое кружевное белье. Потом, собравшись с
духом, она отодвинула блестящие золотые волосы Сью от бледной шеи. Волосы были
твердыми от лака.
— Никаких отметин, — сказала она, рассматривая
горло. Она была горда тем, что ее голос почти не дрожал.
— Это правда, — каким-то странным голосом сказал
Стефан, — но есть кое-что другое. Посмотрите. — Он аккуратно обогнул
Бонни и показал пальцем на шрам, тонкий и светлый, как и кожа вокруг него,
однако вполне различимый — тонкая линия, тянущаяся от ключицы до груди. Она
вела прямо к сердцу. Длинный палец Стефана проплыл в воздухе вдоль этой линии,
и Бонни замерла, готовая ударить его руку, если она дотронется до кожи.
— Что это? — недоуменно спросила Мередит.
— Загадка, — сказал Стефан. Голос у него
по-прежнему был странным. — Такой шрам у вампира означает, что он давал
свою кровь человеку. Так всегда делается. Человеческим зубам не прокусить нашу
кожу, и если мы собираемся поделиться своей кровью с человеком, то сами делаем
надрез. Но Сью не была вампиром.
— Естественно, не была! — воскликнула Бонни.
Она пыталась отогнать от себя картину, которую тут же
услужливо нарисовало ее воображение. На груди Стефана есть точно такой же
надрез. Елена наклоняется над ним и впивается, всасывается в него…
Она содрогнулась и поняла, что зажмурилась.
— Что-нибудь еще надо осмотреть? — сказала она,
открывая глаза.
— Нет. Это все.
Бонни застегнула пуговицы. Поправила волосы Сью. А потом,
пока Мередит и Стефан укладывали крышку гроба на место, медленно вышла из зала
и подошла к входной двери. Там она остановилась и стояла, обхватив себя руками.
Кто-то дотронулся до ее локтя. Это был Мэтт.
— Ты сильнее, чем кажешься, — сказал он.
— Да, пожалуй… — Она попыталась пожать плечами. И
вдруг расплакалась навзрыд. Мэтт обнял ее.
— Я понимаю, — сказал он. И все. Он не сказал: «не
надо плакать», «не принимай близко к сердцу» или «все будет хорошо». Только эти
два слова. «Я понимаю».
— У нее волосы все в лаке, — всхлипывала
она. — Сью никогда не пользовалась лаком для волос. Это ужасно. —
Почему-то сейчас ей казалось, что это — самое страшное.
А он молча держал ее в объятиях.
Через некоторое время Бонни пришла в себя. Она
почувствовала, что вцепилась в Мэтта слишком крепко, почти до боли, и ослабила
руки.
— Я тебе все рубашку намочила, — сказала она
виновато, шмыгая носом.
— Не имеет значения.
В его голосе было что-то такое, что заставило ее отступить
на шаг и всмотреться в него. Он был таким же, как тогда, на школьной парковке.
Таким потерянным, таким… опустошенным.
— Мэтт, что с тобой? — прошептала она. —
Пожалуйста, скажи мне.
— Я уже говорил, — сказал он. Он смотрел куда-то в
сторону, далеко. — Здесь лежит мертвая Сью, хотя так не должно быть. Ты
сама говорила, Бонни. Чего стоит мир, в котором происходят такие вещи? Мир, в
котором девушек вроде Сью убивают за просто так, в котором голодают дети
Афганистана, а с детенышей китов заживо сдирают шкуру?.. Если мир таков, что
вообще может иметь значение? Всему и так конец. — Он сделал паузу и,
казалось, опомнился. — Ты понимаешь, о чем я?
— Не уверена. — Бонни подумала, что, пожалуй, ей и
не хочется понимать. Слишком страшно. Но ее охватило острое желание пожалеть
его, сделать что-нибудь, чтобы это отчаяние исчезло с его лица. — Мэтт, я…
— Мы закончили, — раздался голос Стефана позади.
Мэтт обернулся на голос, и выражение его лица стало еще
безнадежнее.
— Иногда я думаю, что мы уже все закончили, —
сказал он, отодвигаясь от Бонни, но не стал объяснять, что он имеет в
виду. — Поехали.