После осуждения о Делакруа почти все позабыли, но у него
существовала незамужняя тетка, по-моему, она раз в неделю писала ему письма.
Тетка прислала ему огромный пакет мятных леденцов, примерно такие сейчас
продаются под маркой «Канада Минтс». Они походили на большие розовые таблетки.
Делакруа не разрешили забрать весь пакет сразу, и понятно, в нем было больше
двух килограммов, и он жевал бы их до тех пор, пока не попал в лазарет с
расстройством желудка. Как почти все убийцы у нас на Миле, он страдал отсутствием
чувства меры. Поэтому мы выдавали ему по шесть конфет, да и то, когда просил.
Когда мы подошли, Мистер Джинглз сидел рядом с Делакруа на
койке, держал в лапках одну из розовых конфет и с довольным видом ее грыз.
Делакруа лопался от гордости – он напоминал пианиста, наблюдающего, как его
пятилетний сын играет свои первые сбивчивые упражнения. Но поймите меня
правильно: это действи-тельно выглядело ужасно смешно. Леденец был как половина
самого Мистера Джинглза, и его белое брюшко уже блестело от сахара.
– Забери у него, Эдди, – сказал Брут со смехом и тревогой
одновременно, – Боже всемогущий, он ведь лоп-нет. Я уже чувствую запах мяты
прямо отсюда. Сколько ты ему скормил?
– Это второй, – Делакруа с тревогой поглядел на жи-вотик
Мистера Джинглза. – Ты что, правда думаешь, что он... может лопнуть?
– Может, – ответил Брут.
Авторитета Брута было достаточно. Делакруа потянул-ся за
полу съеденным леденцом. Я думал, что мышонок его укусит, но Мистер Джинглз
отказался от леденца, вернее, от его остатков, совсем кротко. Я взглянул на
Брута, а Брут недоверчиво покачал головой, словно го-воря: «Не может быть».
Потом Мистер Джинглз плюхнулся в свою коробку и улегся на бок с таким
утом-ленным видом, что мы все втроем расхохотались. После этого мы частенько
видели мышонка, сидящего рядом с Делакруа с конфетой, которую он грыз аккуратно,
как пожилая леди на вечеринке, и от обоих шел запах, ко-торый я потом
почувствовал в той дырке в балке – горь-ковато-сладкий запах мятных леденцов.
И вот еще что я хочу рассказать о Мистере Джинглзе, прежде
чем перейду к рассказу о появлении Вильяма Уортона, когда на блок "Г"
и впрямь обрушился циклон. Через неделю после случая с мятными леденцами, то
есть после того, как мы уговорили Делакруа не закармливать своего питомца до
смерти, французик позвал меня к своей камере. Я находился один на посту, Брут ушел
за чем-то в интендантскую, и согласно правилам, я не мог в таком случае
подходить к заключенным. Но поскольку я сумел бы одной рукой толкнуть Делакруа,
как ядро, метров на двадцать, то решил нарушить правила и узнать, что ему
нужно.
– Смотри, босс Эджкум, – сказал он. – Сейчас ты увидишь, что
Мистер Джинглз умеет! – Он вытащил из-за коробки маленькую деревянную катушку.
– Откуда ты ее взял? – спросил я, хотя, по-моему, знал. Был
всего один человек, кто мог бы ему ее принести.
– У Тут-Тута. Смотри.
Я уже смотрел и увидел, что Мистер Джинглз стоит в своей
коробке, опершись передними лапками на край, и внимательно глядя черными
глазками на катушку, которую Делакруа держал между большим и указатель-ным
пальцами правой руки. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Я никогда
не видел, чтобы мышь относилась к чему-то с такой сосредоточенностью и
пониманием. Я не верю в сверхъестественное происхождение Мистера Джинглза и
прошу извинить, если заставил вас так думать, но я никогда не сомневался, что
он был в своем роде гений.
Делакруа наклонился и покатил пустую катушку по полу камеры.
Она покатилась легко, как два колеса на оси. Мышонок мгновенно выскочил из
коробки и помчался за ней по полу, словно собака за палкой. От удивления я
вскрикнул, и Делакруа улыбнулся.
Катушка ударилась в стену и отскочила. Мистер Джинглз обошел
ее и стал толкать обратно к койке, переходя от одного конца катушки к другому,
если ему казалось, что она сбивается с курса. Он толкал катушку до тех пор,
пока она не ударилась в ногу Делакруа. Потом на секунду посмотрел вверх, как бы
убеждаясь, что у Делакруа больше нет для него заданий (например, нескольких
задач по арифметике или латинских предложений для разбора). Удовлетворенный,
Мистер Джинглз вернулся в свою коробку и уселся там опять.
– Это ты его научил?
– Да, сэр, босс Эджкум, – ответил Делакруа, слегка пригасив
улыбку. – Он приносит ее каждый раз. Умный, подлец, правда?
– А катушка? Как ты узнал, что нужно принести для него,
Эдди?
– Он шепнул мне на ушко, что хочет катушку, – сказал
спокойно Делакруа. – Точно так же, как прошептал свое имя.
Делакруа показывал этот трюк всем ребятам, всем, кроме
Перси. Для Делакруа было неважно, что Перси предложил коробку из-под сигар и
принес ваты для подстилки. В этом Делакруа напоминал некоторых собак: пни их
однажды, и они никогда не поверят больше тебе, как бы хорошо ты потом к ним ни
относился.
Я и сейчас слышу, как Делакруа кричит: «Эй, ребята! Идите
посмотреть, что умеет Мистер Джинглз!» И они пришли группой – все в синих
формах: Брут, Харри, Дин и даже Билл Додж. Они все были очень довольны, так же,
как и я.
Через три-четыре дня после того, как Мистер Джинглз начал
делать трюк с катушкой, Харри Тервиллиджер, роясь во всяких штуках, которые мы
хранили в смирительной комнате, нашел восковые карандаши и принес их Делакруа с
какой-то смущенной улыбкой.
– Мне кажется, стоит покрасить катушку в разные цвета, –
сказал он. – Тогда твой маленький дружок станет как настоящая цирковая мышь.
– Цирковая мышь! – воскликнул Делакруа, и вид у него при
этом был безмятежно счастливый. Я думаю, что таким полностью счастливым он
выглядел, наверное, впервые за свою жалкую жизнь.
– Это он и есть! Цирковая мышь! Когда я выйду отсюда, он
сделает меня богатым, как в цирке! Вот увидите.
Перси Уэтмор, несомненно, напомнил бы Делакруа, что, когда
тот выйдет из Холодной Горы, то поедет в скорой помощи, которая не станет ни
торопиться, ни включать сирену или мигалку, но Харри было лучше знать. Он
просто сказал, что Делакруа может покрасить катушку в какие угодно цвета, и это
нужно сделать быстро, потому что после обеда ему придется забрать карандаши
назад.
Дэл сделал ее разноцветной. Когда он закончил, один конец
катушки стал желтым, другой – зеленым, а барабан посередине красным, как пожарная
машина. Мы привыкли к тому, что Делакруа трубит на ломаном французском:
«Maintenant, m'sieurs et mesdames! Le cirque presentement le mous' amusant et
amazeant!» (Внимание, месье и медам! Цирк предлагает забавную и восхити-тельную
мышь!). Это, конечно, не совсем то, но примерно таким был его французский.
Потом его голос умолкал – я думаю, он представлял в это время барабанную дробь,
а потом бросал катушку. Мистер Джинглз кидался за ней в мгновение ока,
прикатывая назад либо носом, либо передними лапками. За второе можно было
платить деньги и показывать в цирке. Делакруа, его мышь и эта разноцветная
катушка стали для нас главным развлечением, когда под нашу опеку явился Джон
Коффи, и все оставалось как есть. Потом моя «мочевая» инфекция, затихшая на
время, вернулась, появился Вильям Уортон, и вот тут начался ад.