Перед ней стоял тот самый человек с острова, впрочем, вполне реальный, плотский, неловко улыбавшийся своим большим, но твердым ртом. И Маруся видела, что он, в отличие от нее самой, не узнает ее. Тогда зачем и как он пришел сюда? Взгляд ее снова упал на голубую босоножку, и, как во сне, в доли секунды она представила, что он зверем бежит бором и болотами по запаху этой тряпки, брошенной ею на берегу. То есть так мог бы бежать Вырин, странная собака, оборотень, на пустынной улице, скрывшись от шоссе, перекидывающийся три раза через голову и становящийся молодым человеком в очках…
Но молодой человек махнул головой, и очки упали, еле слышно звякнув о камень, который она клала на бочку с капустой. Капусту эту, видя ее полную бытовую неприспособленность, солила для нее соседская старуха.
И Маруся ушла в комнату, открытой дверью зовя незнакомца за собой. Он нерешительно вошел, она жестом усадила его на диван с разбросанными картами и налила еще не остывшего кофе. Мужчина сел и зачем-то положил босоножку на стол, словно она была не обувью, а каким-то важным документом.
– Меня зовут Маруся… Мария, – поправилась она. – Вы не волнуйтесь так… из-за очков… и прямо скажите, зачем пришли. Я пойму, я все пойму. – И Маруся почти ласково положила свою худую руку на рукав его синей толстовки. Но не успел он раскрыть рта, как она перебила и его, и себя: – Нет, давайте лучше я расскажу, только не пугайтесь. Вы, сами не зная как, оказались на берегу одной реки без названия и там нашли порванную женскую босоножку. Она пахла… ну, не так, как обычно пахнет ношеная обувь, а так… особенно, непонятно… словом, неважно, и вы… вы помчались по следу, напролом и пришли сюда… – «Боже, что я несу и зачем?» – ужаснулась Маруся, на самом деле этими бредовыми словами пытаясь избавиться от первого ощущения на крыльце. Но, как ни странно, молодой человек не выскочил из дома, как от сумасшедшей, а рассмеялся:
– К сожалению или к счастью, я все-таки не собака, хотя ваше начало вполне справедливо. Я действительно оказался на берегу очень странным образом и нашел вашу босоножку – она ведь ваша, правда? – в одном очень странном месте. Но дальше все совсем не так. Я просто поехал домой, кончился бензин, заправка в Рождествене закрыта, поехал сюда и на обочине увидел вторую. Необычное совпадение, правда? И я, как идиот, пошел искать вас – человека, который тоже был в том странном месте, чтобы узнать хотя бы что-то…
– А как вас зовут?
– Павлов… то есть Сергей. Я понятно говорю? – вдруг забеспокоился он.
– О, да. Даже слишком. Но вы недоговариваете.
– То есть?
– То есть – да, босоножка моя, вы меня нашли, но что дальше?
– Тогда расскажите мне, что это за место, что за река – вы, местные, всегда все вокруг знаете.
– Я не местная и тоже не знаю этой реки и этого берега.
– Но вы же там были!
– Вероятно, точно так же, как и вы. – Марусе вдруг стало жалко этого, скорее всего, какого-нибудь небедного, но совершенно недалекого менеджера, который не понимает во всем происшедшем с ними в последнее время гораздо больше нее. Почему то, что случилось, случилось с ней, Марусю, вообще, удивляло не очень. Она всегда так мечтала о той жизни, так много о ней знала, так любила ее и верила, что… Случаются же чудеса – и все дело только в том, как их продлить, вернуть, сделать жизнью. Но как нечто, судя по всему, подобное могло случиться с ним?..
Там на острове она плохо его разглядела, но все-таки он представлялся ей более романтичным, более старинным, наверное, более похожим на нее саму. А тут перед ней сидел некто из чуждого ей племени «манагеров», довольный собой и окружающим, явно при деньгах. И все-таки было в его упрямых и широко расставленных близоруких глазах какое-то тепло и еще какая-то тоска и растерянность, из-за которых Марусе вдруг стало его жаль. Жаль остро, нутром, по-бабьи. – И вы уж лучше честно все рассказывайте, с самого начала, – участливо обратилась она к своему неожиданному гостю.
– Но вас это не касается! И почему я должен…
– Потому что я тоже была там! Потому что это вы испортили мне все своим дурацким неуместным стеклом, этой явно современной дамочкой, всем этим нынешним, мерзким, продажным, плюющим на прошлое мирком! – и Маруся горько расплакалась, еще горше, чем рыдала вчера на черничном берегу.
Павлов даже на какое-то время онемел от такой неожиданности – и от несправедливости. А через секунду по глазам его словно полоснули ножом.
– Но, послушайте, Мария, это же вы вошли, все сломали своей никому давно не нужной стариной, отняли у меня ту, о которой я, может быть, всю жизнь мечтал! Это вы виноваты, вы, а не я!
– Да что вы понимаете в мечтах, делец?! Тот, кого потеряла я, вы даже представить себе не можете, потому что у вас не хватит на это ни воображения, ни знаний, ни культуры, ни любви! И ваша кривляющаяся новорусская дама… – В запале, от нелюбви к такому и таким вообще, выпалила Маруся.
– Новорусская?! – вспыхнул Павлов. – Так вы ее с этими равняете… с гламурными профурсетками с Рублевки?! Да, Тата, несомненно, женщина современная, но только такая, каких почти нет, то есть романтическая, живущая в контексте культуры, в мире, где много подлинно прекрасного. И что удивительного в том, что нормальный современный мужчина мечтает встретить именно такую женщину. В ней есть все, поймите вы, все – и красота, и опыт, и материнские чувства, и сексапильность, и даже современность! Не то что в вашем допотопном чучеле!
И в этот момент Маруся ясно представила себе тонкое, дышащее духом и волей лицо Артемия Николаевича, и заплакала еще сильнее, отвернувшись и уткнув лицо в брошенные на спинку стула руки.
И было в ее позе столько бессознательного изящества и беззащитности, что Павлов, разошедшийся было не на шутку, вдруг смутился и, охваченный жалостью сильного к слабому, тихо произнес:
– Не надо. Пожалуйста, не надо, не плачьте. И простите меня… Ведь нас теперь двое и, может быть, вдвоем… – Маруся молчала всхлипывая, и он осторожно дотронулся до ее горячего плеча под ветхим платком.
В этот момент за дверью прогремел требовательный лай.
– Вырин! – воскликнула Маруся и побежала в сени. Но тяжело дышащий пес, оттолкнув ее, метнулся в комнату, где сразу же подозрительно обнюхал гостя. – Он добрый, только убегает все время, – сквозь остатки слез улыбнулась Маруся. – Я его нашла недавно в Рождествене.
– Когда?
– Ну, наверное, с месяц назад.
– Как странно, – Павлов внимательно посмотрел на клокастого Вырина, но тот ничем не напоминал его дога, кроме, пожалуй, внушительных размеров и каких-то насмешливых глаз. – Дело в том, что месяц назад я тоже подобрал собаку, роскошного дога, в Выре. И… он тоже убегает все время куда-то, гад…
Вырин тем временем жадно вылакал воду, отказался от каши и спокойно разлегся у дверей, одним засыпающим глазом продолжая посматривать на хозяйку и гостя. Павлов и Маруся долго молчали, то глядя друг на друга, то отворачиваясь, потому что тяжело и неловко людям, встретившимся в ситуации странной и необъяснимой, общаться потом, как ни в чем не бывало. Наконец, первым не выдержал Павлов: