Летописец. Книга перемен. День Ангела - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 91

Кроме того, он вдруг понял, что был несправедлив, отказывая Авроре в праве на уединение, так как сам-то уже очень давно, более одиннадцати лет назад, с момента воцарения в квартире Франика, оборудовал себе логово в бывшей дворницкой. И кабинетом это логово называлось очень условно, так как Михаил Александрович не имел обыкновения работать дома. Он здесь уединялся: сначала, когда засыпали младенец Франик и не способная передвигаться без посторонней помощи Аврора, потом, когда Франик подрос, а Аврора поправилась, – по привычке, ради чтения «Вечернего Ленинграда», разгадывания кроссворда или захватывающего полета по волнам транзистора, чего Аврора Францевна терпеть не могла. А ему так нравился этот серфинг, так увлекали шум, писк, вой, треск, гудение и шипение эфирных джунглей, что вытащить его из логова в минуты, по меткому выражению Вадима, общения с духами было проблематично.

Будь жива Мария, она бы рассказала, что когда-то в Киеве точно так же они с матерью и прислугой Любонькой, ради воскресного обеда или решения неотложных бытовых проблем вытаскивали из кабинета – из «норы адвоката» – ее отца, деда Михаила Александровича, а он ворчал, негодовал, топал ногами и умышленно терял пенсне в знак протеста, что прервано священнодействие и воистину историческая, блестящая речь, долженствующая прозвучать не далее как на следующей неделе в зале суда, сегодня осталась недописанной. Точно так же или почти так же недоволен был и Михаил Александрович, когда прерывали его «камлание», приобщение к «музыке сфер». Что находил он в этих звуках, в этой скребущей нервы какофонии? Что за картины виделись ему? Он не на шутку сердился, когда задавали подобные вопросы, и бурчал в ответ:

– С чего вы взяли? Что я могу видеть? Духовидца нашли. С партбилетом и должностью ведущего инженера.

Он не лгал и не лукавил, и стесняться ему было нечего, он и в самом деле не обладал высокоразвитым художественным воображением, но никто ему не верил, и Михаил Александрович, теперь уже не только из «любви к искусству», но и из чистого упрямства не желавший расставаться со своим пристрастием, стал замечать за собой, что с некоторых пор пытается увидеть за звуком образ, за диссонансным сочетанием – событие, и за чередой звуков, которые он воспринимал как гармонические, виделись ему стройные рукотворные сооружения (мосты и тоннели, к примеру, или Останкинская телебашня).

Но сейчас Михаил Александрович не стал включать приемник. Он оставил дверь в кабинет полуоткрытой, чтобы слышать, как плещется и поет в ванной Франик, и чтобы уловить момент, когда тот отправится к Авроре пожелать ей спокойной ночи и получить традиционный нежный поцелуй. В этот момент под предлогом благопожеланий на сон грядущий Михаил Александрович и намеревался вернуться в гостиную и рассказать Авроре о своей командировке в Африку. Он очень рассчитывал на способность Франика высказывать не по-детски здравые суждения, в основе которых лежала, однако, детская восторженность. Уверенный, немигающий взгляд, которым Франик подкреплял свои суждения, не оставлял сомнений в том, что сей младенец глаголет истину. Справедливости ради надо отметить, что Франик, паршивец, случалось, и лгал столь же уверенно, и Михаил Александрович раз за разом попадался на эту удочку, напрочь забывая о прошлых прегрешениях любимца. «Единожды солгавший, кто тебе поверит?» А смотря как лгать и смотря какую мордаху строить после того, как тебя вывели на чистую воду. Смотря чем мотивировать свое лганье.

Михаил Александрович, однако, просчитался, уповая на безусловную поддержку и пристрастное посредничество Франика. Во-первых, он не принял во внимание, что Франик не далее как пару часов назад пережил очень серьезный для ребенка стресс, как бы он там ни крепился и ни изображал из себя героя, и ему требовался покой и доброе внимание. А во-вторых, Франик в семье был, как звезда небесная: он не без оснований ощущал себя центром притяжения, а все остальные планетами ходили вокруг него, пусть и по собственным – не пересекающимся – орбитам.

Франик спросил для начала, опережая еще не успевшую отреагировать на новость Аврору:

– Папа, а мы – с тобой?

– Нет, Франц, – вздохнул Михаил Александрович, – определенно нет. Может быть, потом, если придется по каким-то причинам продлить командировку. И то не знаю. Я ведь, скорее всего, буду разъезжать, консультировать, подолгу задерживаться в отдаленных, диких местах. Туда не пускают женщин-неспециалистов и детей. Поэтому даже если бы вы приехали в Ливию, где я должен побывать, то мы все равно не виделись бы. Вы сидели бы в миссии, а там интересно только поначалу, а потом, как говорят, становится очень скучно.

И тут Франик изрек с видом пророка:

– Не переживай, папа. Если ты так не хочешь ехать, то что-нибудь обязательно случится, и ты вернешься раньше.

– Ох, Франц, вот только неожиданных происшествий мне и не хватало, – грустно улыбнулся Михаил Александрович.

– Год и даже больше… – потерла пальцами среднюю линию лба Аврора. – Год и больше. А семья остается, как я понимаю, в заложниках. Чтобы ты не вздумал объявить себя политическим эмигрантом и не выдал бедуинам страшных секретов отечественного мостостроения.

– Это же всем известно, Аврорушка, – жалобно кивнул Михаил Александрович, взяв жену за руку, – и ты ведь все понимаешь: от таких предложений не отказываются. Я не обольщаюсь на свой счет, я понимаю, что меня выбрали не потому, что я хороший специалист, а так уж случилось. Так случилось, что в течение ряда лет я исправлял, вернее, переделывал наново несносно переведенные технические статьи для зама по зарубежным связям и наплевал на то, что переводы при публикациях подписывались его фамилией, а не моей. Я правда наплевал. Мне правда было все равно, я занимался проектированием, руководил инженерными разработками, а это гораздо интереснее. А зам наш зарубежный, Ульянов Карл Марленович, решил, вероятно, что я не возникаю лишь потому, что подлизываюсь в ожидании шубы с барского плеча (ну, все же за границу хотят!). Вот он и облагодетельствовал. И будь уверена: когда выпадет командировка, больше похожая на экскурсионный тур, чем на работу, Ульянов Карл Марленович поедет сам.

К моменту окончания короткого монолога Михаила Александровича в гостиную, почувствовав, что происходит нечто эпохальное, заглянули и старшие братья.

– Папа едет в Африку, – сообщил новоприбывшим Франик.

– Сразу говорите, кому что привезти, – вздохнул Михаил Александрович.

– Самого себя, – сказала Аврора и, чтобы не расстраивать мужа, добавила: – Можно бы еще веер из страусовых перьев, если таможня пропустит.

– Самолично поймаю и ощиплю страуса, – пообещал Михаил Александрович, – если они там еще водятся.

– Ритуальный барабан, – заявил о своем желании Вадим, – можно самый маленький.

Олег промолчал, глядя на отца, а практичный Франик сказал:

– Ты мне, папа, лучше прямо сейчас кактус подари. А то мало ли… Может, тебе и не до подарков будет.

* * *

Тренировки у Франика были через день, и Олег добросовестно и не без удовольствия сопровождал брата в секцию, а потом по рано выпавшему в этом году снегу вел его домой, презрев короткий отрезок трамвайного маршрута. Им обоим нравились эти поздние прогулки сквозь подмороженный вечерний свет, они с хрустом дружно топтали молодой ледок над обмелевшими лужами, они ради крошечных, с шарик пинг-понга, снежков соскребали варежками с асфальта тонкий снежный слой, с рассветом растекающийся слякотью, высыхающий днем, а к ночи, не иначе как специально для них двоих, обязательно обновляемый. И у обоих в эту пору было два любимых запаха: запах снежной ночной свежести и пыльный, потный запах спортзала.