Летописец. Книга перемен. День Ангела - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 89

Судьба нисходит к бесстрашным одиночкам, так что ли? Олега, человека, упрямо не приемлющего доброхотства ближних, прущего по жизни кружным путем – сквозь бурелом и злую крапиву, склонного рассчитывать только на себя, человека, который терпеливо и последовательно, слой за слоем, наращивал крепкую, как хитин, защитную броню вокруг слишком мягкого и чувствительного сердечка, мысль о предполагаемом нисхождении свыше, мысль, по сути, о манне небесной, чрезвычайно вдохновила. Иди своим путем и принимай как должное подарки судьбы. Чем плохо? Ничем не плохо, всем хорошо. Спасибо за науку парковой нечисти. Настроение в кои-то веки было распрекрасным.

Вывод, к которому пришел Олег, – вывод юноши, а не зрелого мужа – был, безусловно, пагубным и в некоторых обстоятельствах, то есть в первую очередь в обстоятельствах советского государства, где жить своим умом дозволялось очень умеренно, мог и до тюрьмы довести. В самом деле, установка, которую Олег навязал себе, достойна была скорее героя боевика, а не законопослушного гражданина. Дед его, Александр Бальтазарович, также человек героико-романтического склада, но по отношению к властям предержащим лояльный, как жертвенный агнец, в гробу бы перевернулся, когда бы мог узнать, что делается в бедовой головушке его внука. А может, и узнал, и благословил, мученик, с того света на мироборчество, памятуя о собственном горьком опыте умирания.

* * *

Олег по обыкновению вернулся домой за полночь, в надежде, что все легли или, по крайней мере, разошлись по своим комнатам и можно будет поужинать в одиночестве, наслаждаясь обретенным сегодня сокровищем, – чем-то вроде еще не облеченного в словесную плоть рыцарского девиза, до конца понятного лишь ему одному. Ему необходимо было обдумать и кратко сформулировать этот девиз, жизненное кредо, чтобы выгравировать его на своей броне, чтобы не отступиться, не согрешить изменой самому себе, так как известно, что если уж слово сказано, то быть ему записану в небесный кондуит и в анналы преисподней.

Никто, однако, не спал. Везде горел свет, а семья собралась в гостиной, все были взбудоражены, встревожены, пахло валокордином, который в редких, из ряда вон выходящих случаях принимала Аврора Францевна. Она сидела на диване, прижимая к себе как всегда жизнерадостного вопреки всем горестям и напастям Франика, а мужчины нервно ходили из угла в угол, натыкались на стулья, кряхтели и покашливали. Тягомотная сцена из кинофильма студии Довженко. Но тревога, клубившаяся по углам и восходившая к потолку, тревога, от которой потускнел свет пятирожковой люстры, была неподдельной.

– Что?.. – набычился Олег и замер в дверном проеме.

– Олежка! Меня ограбили! – звонко и гордо сообщил Франик, тут же судорожно сглотнул и зачастил, не удержавшись на героической ноте: – Хотели побить, но я удрал! Я такого сальто в жизни не делал! С места – хоп! – через их дурацкие головы. Они меня обступили, а я – хоп! – и во все лопатки пятидесятиметровкой. Я завтра на тренировке так попробую. У Коня челюсть отвиснет!

– У… кого челюсть? – переспросил Олег, еще не осмысливший суть сообщения.

– У Коня… Ну, – смутился немного Франик, – у Коня, у Юдина. У тренера. У него, как у коня, ноги как-то не гнутся и всегда на ширине плеч.

– Где это ты такого коня видел? – несказанно удивился Олег.

– Ох, ну… Олежка… – досадливо повел носом Франик. – Ну, как у коня же… Гимнастического.

– А почему не у козла? – продолжал недоумевать все еще растерянный Олег.

– Ну-у… У козла… – задумался Франик. – Козлом же ругаются, а Юдин не козел, не вредный. А потом козел-то короткий и на табуретку похож, а конь длинный, и Юдин длинный, он почти с брусья длиной или с бревно, на котором девчонки тренируются.

Первым фыркнул, а потом и захохотал Вадим, затем неуверенно и кривовато улыбнулся Олег, во все глаза глядевший на Франика, который вырвался из материнских объятий, повалился на диван и захрюкал в сложенные ладошки, видимо, живо представив себе, как у Коня отвисает челюсть. Михаил Александрович сначала укоризненно обвел всех взглядом, а потом тоже засмеялся тихо и несколько нервически, опустив голову и покачивая ею из стороны в сторону подобно китайскому болванчику.

Одна только Аврора Францевна оставалась серьезной. Она поджала губы, стараясь не расплакаться, тихонько постучала костяшками пальцев по подлокотнику дивана и умоляющим голосом произнесла:

– Мальчики… Все, слава богу, обошлось. А вдруг опять? Тренировки теперь заканчиваются чуть не ночью. Вдруг опять? И не обойдется? Знаете что? Я буду ездить его встречать, потому что у Вадика институтские дела, папа задерживается на работе, а Олег… У Олежки свои серьезные проблемы, – решительно закончила она и опустила взгляд, чтобы случайно не допустить бестактности, не встретиться глазами с Олегом, чтобы ему, не дай бог, стыдно не сделалось.

Франик, считавший себя взрослым и самостоятельным человеком, вполне способным при необходимости опустить три копейки в трамвайную кассу и оторвать билет или чаще – проехать зайцем и сэкономить те же три копейки, а когда подкопится, купить незаконную по причине осенней сырости порцию мороженого, заметно скис, надулся и собрался было устроить превентивную революцию, чтобы на корню изничтожить ростки гнета, пока они не успели превратиться в непролазные, душные джунгли.

– Нет, ну, мам… – загудел Франик. – Нет уж… Я сам. Я вот в бокс запишусь, пусть тогда хоть кто подвалит. Я как в нос дам!..

– Франик, мы уже сколько раз говорили, что бокс не для тебя, – прикрыла глаза Аврора Францевна. – Ну, сколько раз?

– Так. Стоп, – сообразил, наконец, что произошло, Олег. – Тебя буду водить на тренировки я и туда, и обратно. Возражения не принимаются, хоть ты всю ночь на голове простой. Ясно? Боксом он займется! Это, знаешь, тоже работенка. Сначала научись прицеливаться, а потом в нос давай. И расскажите толком, что случилось-то?

Когда Олег начинал говорить этим своим особым неприятным тоном, тоном прямо-таки монаршим, тоном этакого Ричарда Львиное Сердце, выступающего инкогнито по причине дрязг, связанных с престолонаследием, когда он вдруг вырастал, темнел и надвигался, как грозовой фронт, возражать ему, или не подчиняться, или ставить его на место редко кому могло прийти в голову. Поэтому ему принялись объяснять, что у родной и, в общем, всегда спокойной подворотни Франца обступили четверо мальчишек постарше его на пару-тройку лет, сорвали шапку, вытрясли из карманов мелочь и хотели вмазать, обидевшись на ничтожность добычи: всего-то восемь копеек – четыре двушки на телефонный автомат, но Франц, замечательный гимнаст, получивший в своем юном возрасте титул мастера спорта, не растерялся и, высоко подпрыгнув, крутанул сальто, перелетел через головы изумленной гопоты по высокой параболе, приземлился на руки, поцарапав ладони о неровности асфальта, и был таков.

– Ну, я понял, – изрек Олег. – Завтра встречаю тебя после уроков, и едем в секцию, а потом встречаю тебя после тренировки, и едем домой.

Франику пришлось смириться, к тому же Олег – это все-таки не мама, вот с ней-то ездить был бы полный позор, засмеяли бы, как Кирюшу Друбецкого, когда того взялась встречать и провожать бабуля. Олег к тому же сам спортсмен и… В голове у Франика начала складываться интрига. Мама не разрешает заниматься боксом, а Олег-то, он же был чемпионом города! Он прикроет, если что. То есть не «если что», а если записаться в секцию бокса без разрешения, скрыть ото всех, кроме Олега, а Олег еще никогда его не выдавал. А если узнают, то попадет им обоим, а это уже легче. И Франик лучезарно улыбнулся и кивнул: