Ульрих на миг остановил на ней взгляд. Потом деликатно забрал копье из рук Грега.
— Знаки Света и Тьмы, — произнес он, вешая его обратно, — не более чем инструменты. «Черная луна», как вам, конечно, известно из алхимии, — усиление свойств объекта. Приправ у меня тут не слишком много, так приходится прибегать хотя бы к иллюзии. Как говорится, не наемся, так хоть понюхаю…
— Знаки Света и Тьмы! — с трепетом повторила Аличе. — Если это не милость Змееборца, значит — магия? Вы что, чародей?
— Какой там чародей! Так, умею кое-что. Картинки, узорчики… то, что алхимики называют «печати силы».
Аличе стало не по себе. Она знала, что такое печати силы, — отец иногда пользовался ими в работе. Этих печатей были сотни, и каждая давала власть… над чем-нибудь. Но алхимия — это серьезная наука, благословленная Змееборцем. А искусство магии — темное и опасное, оно сродни Змею Бездны.
Если старик не алхимик, и при этом владеет печатями силы — значит, они попали в дом колдуна!
Грега, впрочем, признания графа совершенно не впечатлили.
— Все эти знаки Света и Тьмы ничего не стоят, — сказал он. — Так и брат говорит, а он разбирается. У него в Каррене полдюжины сундуков, набитых раскрашенными пергаментами. Но он ни разу не видел, чтобы эти печати работали.
Ульрих хмыкнул.
— У алхимиков-то само собой! Мало уметь рисовать закорючки. Есть такое слово, как «дар»! Самая несправедливая вещь на свете.
— Почему? — спросила Аличе.
— Потому что он или есть, или нет, милая барышня. От тебя это не зависит.
У кого-то рисунок живой, у кого-то мертвый. Алхимик может месяц рисовать печать из трехсот тридцати элементов, и все впустую. Я рисую стрелку — она загорается, и сила наполняет оружие…
— И что это за сила? — спросил Грег.
— А вот поглядите-ка туда!
Ульрих указал на огромный закопченный щит, висящий над камином. Свет почти не попадал туда, однако даже сквозь копоть и пыль можно было рассмотреть герб: сжатая в кулак рука, из которой рвется к небу язык пламени.
— Понимаете, что он означает? У тебя в руке пламя, но не оно тобой владеет, а ты им!
— Владеть пламенем? — произнес Грег скептически. — Что вы знаете об огне?
— Кое-что знаю, представь себе, — сварливо отозвался Ульрих. — Огонь есть Сила, в самом ее чистом виде. На миг отвлекся — все! Попался! Подчинит, иссушит, спалит, превратит в ничто! Но совсем гасить его нельзя, без него жизнь темна, холодна и пуста…
Ульрих поднял сжатый кулак, словно сжимая в нем невидимое пламя.
— Огня бояться не надо. Им надо управлять!
Грег покачал головой. Аличе показалось, что он мог бы что-то сказать, но не хочет. А ей, как всегда, вспомнилась Вишневая Лорета. Управлять огнем! Что бы сказал на эту тему старик, если бы увидел передо собой красного дракона?
Ульрих между тем прохаживался по зале, продолжая вещать:
— Владея огнем, я вдохнул его в мертвое искусство рисования печатей и добился, без ложной скромности, потрясающих результатов! Видите эту кучу? — Ульрих ткнул пальцем в огромную, пахнущую кислой плесенью гору книг и манускриптов, которая загромождала часть стола и большую часть пола. — Моя сокровищница знаний, на изучение которых я потратил годы. Сотни, тысячи символов — главное, найти правильный, самый подходящий…
Грег без восторга взглянул на «сокровищницу знаний».
— И вы все это прочитали?
— Все! Уж на чтение времени у меня тут хватает. Зато теперь нет такого символа, который я не смог бы нарисовать. Печати власти, защитные печати, атакующие, печати поиска, печати ложных целей… В сущности, любая печать обращается к источнику силы, а уж как ею распорядиться — зависит от желания и правильно подобранного символа…
— Путь воина к славе пролегает по лезвию его меча, — пословицей ответил Грег. — А меч у меня и так заколдован, причем настоящим мастером. Я не верю в магию печатей, уж простите.
— А глазам своим поверишь? — вскинулся Ульрих.
— Я поверю! — выпалила Аличе.
Она и сама не знала, как решилась, — но уж очень ей хотелось посмотреть на настоящее колдовство.
Старик прищурился, разглядывая Аличе, словно исследуя ее.
— Хотите увидеть, как работает печать силы, милая барышня?
От его взгляда Аличе вдруг стало холодно. Бросило в дрожь, словно из темного угла подуло ледяным сквозняком. Надтреснутый голос Ульриха — добрый и уютный, он рассказывает увлекательные вещи, но как холодны его зеленые глаза!
— Все мерзнете? — заботливо спросил Ульрих. — Даже сейчас?
— Я все время мерзну, — призналась Аличе, зябко кутаясь в серую шаль. — После того пожара никак не могу согреться…
— Ага. Не мерзнуть, — Ульрих погладил бороду, поднял глаза к потолку. — Не чувствовать холода… Значит, нужен огонь.
— Огонь? — со страхом повторила Аличе, уже начиная раскаиваться в своей просьбе. — Может, лучше не надо? Я огонь не люблю…
— Потому и мерзнете, что огня боитесь, — наставляюще произнес Ульрих, расчищая стол и придвигая поближе баночки с красками и кисти. — Закрываетесь от него, и зря! Ну-ка, барышня, подставьте мне лоб!
— Нет, только не на лбу, — воспротивилась Аличе.
Вот еще не хватало, с каким-то художеством на лбу ходить!
— Гм… Тогда положите руки на стол и протяните перед собой обе ладони!
Ульрих бросил взгляд на Грега. Тот кивнул.
— Почему бы нет? Брат говорит — всегда можно поучиться, если есть возможность…
Ульрих рисовал минеральными красками, явно самодельными, которых у него оказалось великое множество. Рисовал четко, уверенной рукой, что бы сам ни говорил о старости, слабости и глазах, которые «уже не те». Аличе смотрела, как двигаются его руки, — заскорузлые от домашней работы, темные от загара, почти крестьянские, — и с изумлением видела, как на коже графа проступают узоры. Кисти старика, как перчатками, были покрыты мечами и травами, сплетенными в сложный графический орнамент. Узловатые пальцы киноварью выводили изящные алые языки пламени на ладонях девушки…
— Готово! — произнес Ульрих с гордостью. — Не шевелись, пусть просохнут.
— И что будет? Они должны греть?
Аличе ощутила легкое разочарование. Языки пламени были красивы, но ничего не изменилось.
— Я ничего не чувствую!
— Подожди, пока замерзнешь, — с ухмылкой посоветовал старик.
Грег взял ее за руку и внимательно изучил печать.
— Обычная картинка, — подтвердил он опасения спутницы. — Ничего не ощущаю.
— Как же, обычная, — Ульрих взял чистую кисть. — А тебе, парень, что нарисовать?