— Привет! — Я пытаюсь говорить так, будто бежала и теперь перевожу дух. — Извини. Я только что вошла.
— Ты искала мне привидений или исследовала запретные уголки в лабиринтах старого особняка?
— Поиски еще не окончены.
— Даю зуб, ты просто слишком занята попытками охмурить того парня с подведенными глазами.
— Точно. Если бы я могла оторваться от него хотя бы на мгновение, чтобы нормально оглядеться вокруг…
Несмотря на натянутую шутку, я улыбаюсь совершенно искренне — жаль, она не может этого видеть.
— Поскольку я его еще не видела, не подходи к нему слишком близко без моего одобрения. А как обстановка в вашем доме с привидениями?
Я смеюсь и понимаю, что у меня в кармане царапается уже третье имя.
— Все по-старому.
Я достаю Архивный листок, разглаживаю его на столе и замираю.
Анджела Прайс, 13.
Эрик Холл, 15.
Пенни Уолкер, 14.
— У нас тут страшная скукотища, если честно. — Я провожу пальцем по списку имен. — А у тебя как дела, Линдс? Я жажду историй.
Злобно скомкав бумажку, я засовываю ее в карман джинсов и иду назад в свою комнату.
— Неудачный день? — интересуется она.
— Вовсе нет! — Я ничком падаю на кровать. — Я живу в ожидании твоих историй. Не томи, сделай милость.
И она уступает. Она болтает без умолку, и я представляю себе, что мы как в старые добрые времена сидим у нее на крыше или развалились в гостиной на диване. Пока она говорит, я могу не думать о Бене, мертвой девушке у себя в комнате, вырванных из гостевой книги страницах и Библиотекаре, стирающем воспоминания. Мне не нужно бояться, что я схожу с ума, выдумывая несуществующих Хранителей или соединяя в своем мозгу простые неудачи с болезненными наваждениями. Пока она говорит, я могу перенестись в другое место далеко отсюда и быть кем-то совершенно другим.
Но наконец ей пора, и, повесив трубку, я испытываю странное облегчение.
Окружающий мир обретает четкость, словно я только что открыла глаза после просмотра воспоминаний. Я еще раз смотрю в свой лист.
Истории начали взрослеть.
Я уже обращала на это внимание, но решила, что это игра воображения — слишком много цифр. Но теперь все в моем списке определенно становятся взрослыми. Я больше не могу медлить. Оставив нож привязанным к ноге, я переодеваюсь в черные треники и футболку. У меня не хватает храбрости оставить нож дома, хотя я не собираюсь им пользоваться. Металл приятно холодит кожу, словно я в доспехах.
Я выхожу в гостиную, и тут возвращается мама с сумками, полными покупок.
— Ты куда? — спрашивает она, пристроив сумки на столе.
Я иду к двери.
— Решила пробежаться, — говорю я и добавляю для убедительности: — Может, возобновлю занятия в этом году.
Если в подотчетной мне территории Коридоров не станет спокойнее, скоро понадобится серьезный повод, чтобы так часто уходить из дома. В средней школе я увлекалась бегом. Мне это нравилось. Не то чтобы я прямо сейчас планировала выйти на дорожку, но тем не менее.
— Уже темнеет, — говорит мама.
Я вижу, что она взвешивает все «за» и «против», и не позволяю ей передумать.
— Еще не так темно, а я к тому же не в форме. Далеко не убегу.
Я подтягиваю колено к груди, делая вид, что тяну мышцы.
— А как же ужин?
— Поем когда вернусь.
Мама подозрительно щурится, и на мгновение мне даже хочется, чтобы она разглядела во мне эту неумелую, шаткую ложь. Но она переключается на свои пакеты.
— Мне кажется, вернуться в спорт — хорошая идея.
Она всегда пилила меня, что мне нужно вступить в клуб, кружок, войти в команду — стать частью чего-то целого. Но я уже и так стала частью.
— Может, тебе не помешает дисциплина, — добавляет она. — И что-нибудь, чтобы ты была занята делом.
Я с трудом сдерживаю смех.
К горлу подкатывает истерика, я хватаюсь за грудь и ухитряюсь замаскировать ее под кашель. Мама в замешательстве подает мне стакан воды. Не такая уж это проблема — быть вечно занятой. Но, к сожалению, насколько я знаю, за поимку Историй в Архиве не выдают зачетов для поступления в институт.
— Да, — с откровенной горечью говорю я. — Думаю, ты совершенно права.
В этот самый момент мне хочется кричать.
Мне хочется показать ей все, через что я была вынуждена пройти.
Просто швырнуть ей это прямо в лицо.
Сказать правду.
Но я не могу.
И не смогу никогда.
Ведь я знаю, чем это кончится.
И я делаю единственное, что могу: ухожу.
Глава пятнадцатая
Анджелу Прайс не так уж сложно найти. Хотя она ужасно расстроена и принимает меня за погибшую лучшую подругу, что только усугубляет ситуацию, мне с помощью вранья, уговоров и объятий удается водворить ее на Возврат.
Тощий Эрик весь бурлит гормонами, и, состроив ему глазки и позволив себе пару обещаний, которые никогда не выполню, я выпроваживаю его в ближайшую дверь с белым кружком.
Покончив с охотой и доставив на Возврат Пенни Уолкера, я чувствую себя так, будто пробежала настоящий марафон. Голова болит от чтения стен, мышцы — от постоянного напряжения. Кажется, мне даже удастся сегодня нормально уснуть. Проходя мимо вереницы дверей, я краем глаза замечаю что-то новое.
Белый круг одной из дверей на Возврат кто-то трогал. На белом меловом фоне кто-то нарисовал пару вертикальных линий и один полукруг, так что получился… смайлик? Я подношу ладонь к двери, закрываю глаза, и из темноты передо мной возникает рослая статная фигура в черном. Серебристые волосы мерцают во мраке.
Оуэн.
Я прокручиваю картинку вперед, и его рука движется в полумраке, рисуя веселое личико. Потом он сдувает мел с кончиков пальцев, засовывает руки в карманы и движется дальше по проходу. Но дойдя до конца, он не огибает угол. Повернувшись на каблуках, он направляется назад.
Что он здесь делает? Не охотится, не выслеживает. Просто… прогуливается.
Я наблюдаю, как он шагает в мою сторону, опустив глаза к полу. Остановившись в сантиметрах от меня, он поднимает глаза и взглядом ищет мое лицо. Я не могу избавиться от ощущения, что, несмотря на завесу времени между нами, он видит меня оттуда, из прошлого.
— Кто ты? — спрашиваю я.
Он молчит, пристально глядя мне в глаза.
И потом я слышу его.
Тихий напев. Это не гул наэлектризованных стен под моими руками, не шорох воспоминаний, а настоящий человеческий голос, совсем рядом.