– Это… гипноз? – хрипло спросил Сварог-Ольшанский,
придя в себя и разглядывая шестерых Сварогов.
А Ключник, умница, даром что убивец, негромко и очень ровно
произнес, поводя стволом с одного Сварога на другого, на третьего:
– Сергей Александрович, я знаю, кто из вас… из них…
Ну да, элементарно: ведь все остались на своих местах, лишь
преобразились, стало быть, и виновник сего маскарада сидит себе преспокойно на
своей лавочке. «Эх, что-то многовато Сварогов развелось в последнее время…»
Но Ольшанский уже взял себя в руки, громко сказал:
– От-тставить. Я тоже знаю.
Он сел на место, брезгливо посмотрел на запачканную кетчупом
спортивную форму и поднял глаза на Сварога-настоящего. Сказал сдавленно, но
очень искренне:
– Убедительно. Весьма впечатляет, признаюсь. Не знаю,
как вы это делаете, но… Лучше давайте вернемся к… прежним обликам. Не ровен
час, бойцы начнут пальбу…
– О, у ваших еще и оружие есть? – весело изумился
Сварог, но заклинание все же снял, а то в самом деле пальбу устроят, еще
заденут кого-нибудь с перепугу. Или официанточка, выглянув и узрев подобную
картину, скоренько съедет с умишка. Спортивная форма на Ольшанском вновь
превратилась в клетчатую рубашку, а вот пятно от кетчупа никуда не делось, так
и осталось. – Или, боярин, желаете окончательно убедиться насчет моей
пуленепробиваемости? Желаете пострелять, ваше благородие? Или вам недостаточно
отчетов о других стрельбах? Олегова пустошь, допустим. Или инцидент с
гаишниками. Или нападение на дом Ланы… Попробуйте, попробуйте. Ай-ай,
шашлычок-то остывает…
И он, несомненно рисуясь и делая это совершенно сознательно,
впился зубами в сочное мясо. Остальные застыли, прямо по Гоголю, в немой сцене.
Шашлычок, вопреки ожиданиям, оказался недурственным, мясо было промариновано
неплохо, разве что некоторые куски чуть сыроваты, но оно и понятно – некогда
было бывшему хозяину придорожного общепита прожаривать его до полной
готовности.
Ольшанский смотрел на него хмуро. Лана же сидела,
распахнувши рот и вытаращив глазищи.
– Кто вы такой? – чуть погодя спросил олигарх
напрямик. Достал салфетку из стаканчика и принялся пятно оттирать.
– Человек божий, обшит кожей, как говаривали в
стародавние времена… – беспечно ответил Сварог с набитым ртом. – Но,
насколько я помню, вы обещали начать первым – вроде как на правах хозяина.
Еще одна многозначительная пауза.
– И что вы желаете знать?
– Душа моя, – проникновенно сказал Сварог,
тщательно прожевав и проглотив мясо, – я многое желаю знать. Например,
решаема ли теорема Ферма и есть ли жизнь на Марсе. Но в данный конкретный
момент меня интересует только одно: какого ляда лично вам нужно от Аркаима и от
меня. Кажется, это именно вы любезно пригласили меня прокатиться и поговорить?
Вот и начинайте, хватит уже вопросов. Устал я.
Над столом повисла гнетущая тишина.
– Ладно, – наконец сдался Ольшанский, бросая
салфетку в пепельницу, – ваша взяла. У меня цейтнот, у вас, кажется, тоже,
хоть вы и… ну, неважно. Итак. Давайте все сначала. С какого момента вы желаете
начать?
– Если можно, с самого начала и начистоту, –
вежливо сказал Сварог. И добавил: – Раз уж пошла такая пьянка… то давайте
начнем с Аркаима и вашего к нему немалого интереса.
– Аркаим… – Ольшанский словно покатал это название во
рту, пробуя на вкус. – Что ж, я готов открыть карты. Но история моего
интереса к нему – это долгая история, так что наберитесь терпения, мон шер…
Глава 4
Две биоерафии
Ольшанский сграбастал бутылку коньяка и – опа! –
запрокинув голову, принялся пить прямо из горла, словно он не олигарх никакой,
а заурядный российский алкаш. Хотя, конечно, алкаши предпочитают употреблять
внутрь чего-нибудь попроще и, главное, подешевше, но в остальном совпадение
полное. Многоградусную жидкость Ольшанский пил жадно, пил как воду и выдул, не
отрываясь, примерно треть бутылки, а то и поболе. Наконец остановившись, утер
рот тыльной стороной ладони, сильно выдохнул и следом шумно втянул в себя
воздух.
Судя по тому, как Лана взирала на это действо, ничего необычного
для себя она не увидела. Похоже, водилась за олигархом привычка заливать
жизненные сложности и стрессовые ситуации крепкими спиртными напитками.
– Я всегда говорил: в этом мире нет места случайностям,
все предопределено, все, – произнес Ольшанский, расстегнув несколько
пуговиц рубашки и откинувшись спиной на ограду беседки. Поднял палец: – А
сначала, как оно и положено, было Слово. И Слово то было явлено в Книге…
Ольшанский взял с продолговатой металлической тарелки шампур
с нанизанным на него жареным мясом, повертел задумчиво, положил на место, не
притронувшись. Посмотрел на часы. А вообще-то, олигарха слегка забрало от
коньяка – появилась некоторая дерганость в движениях и легкая замутненность во
взгляде.
– Время у нас еще есть, – сказал Ольшанский. –
Кстати, знаете, как называлась та книга? «Дорога в Атлантиду», вот как она
называлась…
…Книгу он обнаружил на общественном чердаке того дома, в
котором появился на свет и в котором прожил с родителями до получения аттестата
зрелости. Такие дома принято было называть домами барачного типа – двухэтажная
деревянная уродина, наспех сколоченная в послевоенные годы. Правда, строителям
не ставилась тогда задача возводить всенепременно шедевры деревянного зодчества
и строить не меньше, чем на века. Задача была иной – склепать временное жилье
для тех, кто по комсомольским путевкам или по доброй воле приехал возводить
Шантарскую ГЭС.
Временное, как водится, превратилось в вечное (между прочим,
некоторые из такого рода бараков и по сю пору украшают рабочие окраины многих
городов вообще и Шантарска в частности, и люди в них еще как-то умудряются
жить).
– Прошу заметить, у меня было счастливое детство,
несмотря на всю убогость и неустроенность быта. Сейчас вспоминаю, как мы
ютились втроем в одной комнатухе, какая слышимость была в бараке, как перед
зимой конопатили все щели, коим число было мульон… Вспоминаю, что если… М-да, а
ведь действительно был счастлив!
Ольшанский вновь приложился к бутылке, но на сей раз
ограничился одним глотком. Затем все же стянул с шампура кусок мяса, забросил
его в рот. Прожевав, продолжил:
– В общем, и ослу понятно, что все мало-мальски
ненужные вещи не хранили в комнатах, где и без того было не развернуться, а
либо выкидывали на улицу, либо волокли на чердак. Чердак был любимым детским местом,
хоть взрослые и гоняли нас оттуда, справедливо опасаясь пожаров. Эдакий
романтический мир отверженных вещей…
Кто отнес на чердак ту книгу, мальчик Сережа Ольшанский так
и не выяснил. Да и не пытался выяснить, поскольку всерьез опасался, что
объявившийся хозяин вдруг возьмет и отберет у него книгу.