Танго старой гвардии - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 83

— Ты еще танцуешь танго, Макс?

— Иногда.

— И «Старую гвардию» тоже? Думаю, ты все так же хорош.

Он отвел глаза:

— Я ведь теперь не тот.

— Хочешь сказать, ты не этим зарабатываешь себе на жизнь?

Макс предпочел не отвечать. Он думал о том, как впервые в танцевальном салоне лайнера двигалось ее тело в его руках. О солнце, освещавшем ее стройное тело в пансионе на проспекте Адмирала Брауна. О ее губах и бесстыдно неистовом языке — когда в заведении Марго она оттолкнула танцовщицу и оказалась на ее месте. О гнусном смехе Армандо де Троэйе, когда под его мутным, осоловелым от спиртного и наркотика взглядом они жадно и безудержно предавались любви в номере отеля. И еще о том, сколько сотен раз за девять лет, пролетевших с той поры, он вспоминал это, стоило лишь вживую или по радио зазвучать какой-нибудь мелодии де Троэйе. А «Старую гвардию» он танцевал в последний раз пять недель назад в каннском «Карлтоне» с дочерью германского «стального короля», — это танго преследовало Макса, где бы тот ни оказывался, и неизменно вызывало у него в душе ощущение гнетущей пустоты, нехватки, потери и лютую, физически острую тоску по телу Мечи Инсунсы. По ее широко открытым медовым глазам, оказывавшимся совсем близко и будто окаменевшим от наслаждения. По сладостной теплой влажной плоти, которую он так напряженно вспоминал и которая вдруг, в силу странного стечения обстоятельств, снова оказалась совсем рядом, так неожиданно близко.

— Расскажи о себе, — сказала Меча.

— О чем именно?

— Об этом, — она сделала движение, как бы очерчивая его. — О том, чего достиг за эти годы.

Макс осторожно, стараясь обходиться без преувеличений и несообразностей, начал рассказывать. Он искусно смешивал правду и вымысел, ловко вплетал в сюжет забавные происшествия и анекдотические случаи, скрывавшие неприглядные подробности его жизни. С присущей ему легкостью он приспосабливал подлинную историю своей жизни к биографии персонажа, которого изображал, — удачливого и богатого дельца, светского человека, пассажира первого класса спальных вагонов и трансатлантических лайнеров, постояльца фешенебельных отелей в Европе и Латинской Америке, обретшего утонченность и лоск под воздействием времени и общения с людьми особого сорта. Говорил, не задумываясь о том, верит ему Меча или нет, но в любом случае сумел даже не намекнуть на тайную сторону своей деятельности, ловко обойти последствия, к которым иногда приводили его истинные занятия, — словом не обмолвиться о кратчайшей отсидке в гаванской тюрьме, о не получивших развития неприятностях с краковской полицией, возникших после того, как покончила с собой сестра одного тамошнего меховщика, о пуле, по счастью, просвистевшей мимо уха, когда он выходил из подпольного берлинского казино после не вполне чистой игры. Не упомянул он ни о деньгах, с одинаковой легкостью заработанных и потраченных, ни о сбережениях, которые держал на всякий непредвиденный случай в Монте-Карло, ни о давнем и полезном знакомстве с потрошителем сейфов Энрико Фоссатаро. Ни, разумеется, о супружеской чете профессиональных воров, с которыми свела его судьба осенью тридцать первого года в Биаррице, в баре «Шамбр д’Амур», о недолгой совместной работе и о разрыве после того, как жена — меланхолическая англичанка по имени Эдит Кейси, сделавшая своей профессией облапошивание кредитоспособных холостяков, — на собственный страх и риск и несколько расширив рамки делового сотрудничества, сблизилась с Максом, разумеется, втайне от мужа — столь же утонченного, сколь и брутального шотландца, представлявшегося то как МакГилл, то как МакДональд, — чья более или менее оправданная ревность через год и разрушила этот взаимовыгодный союз. Перед расставанием произошла неприятная сцена: к удивлению супругов, всегда считавших Макса юношей миролюбивым и безобидным, тому пришлось припомнить кое-что из усвоенного в Африке во время службы в Иностранном легионе — и МакГилл, или МакДональд, или как его там звали по-настоящему, с расквашенным носом растянулся на ковре в номере довильского отеля «Гольф», а Макс, сопровождаемый криками и бранью Эдит Кейси, ушел оттуда, а заодно и из их жизни.

— А ты?

— О-о… Я…

Меча Инсунса слушала его рассказ молча и внимательно. Теперь, после его вопроса по ее лицу скользнула уклончиво-неопределенная усмешка.

— Большой свет… Так ведь, кажется, пишут в иллюстрированных журналах?

Максу очень захотелось протянуть руку и снять с нее очки, чтобы увидеть выражение глаз, но он не осмелился.

— Никогда не мог понять, как это твой муж…

Он осекся, но Меча не переспросила. Темные стекла уставились на него с безмолвным вопросом — она ждала продолжения.

— Этот ваш стиль… — начал было он и вновь замялся в смущении. — Не знаю, как сказать… Ты и он.

— И третьи лица?

Повисло молчание. Надолго. Слышался только треск цикад.

— В Буэнос-Айресе ведь это было не в первый раз… — наконец продолжила Меча. — И не в последний. Армандо по-своему смотрел на жизнь. И на отношения мужчины и женщины.

— Да, по-своему… Весьма своеобразно.

Она рассмеялась, но совсем невесело. И сухо. Потом, словно демонстрируя удивление, вскинула руки.

— Вот уж не думала, что ты такой пуританин, Макс… В Буэнос-Айресе мне бы и в голову такое не пришло…

Она что-то чертила носком туфли по песку. Похоже на сердце, подумал Макс. Но когда появилась пронзающая его стрела, Меча поспешно затерла рисунок.

— Поначалу это была игра. Провокация. Вызов хорошему воспитанию и морали. Потом стало частью всего остального.

Она сделала несколько шагов к берегу, ступая между мотками водорослей, остановилась так, что силуэт впечатался в слепящую бирюзу воды.

— Так повелось с самого начала… Уже наутро после первой брачной ночи Армандо захотел, чтобы горничная, когда принесет в номер завтрак, застала нас голыми в постели. Не просто голыми и не просто в постели, как ты понимаешь… Мы хохотали как сумасшедшие.

Макс, ослепленный солнечным сиянием, силился разглядеть ее против света и приложил ладонь козырьком ко лбу. Но выражение лица по-прежнему ускользало. Он видел только контур фигуры на сверкающем фоне залива. Меча меж тем продолжала рассказывать монотонно и почти безразлично:

— Как-то раз после ужина мы поехали домой. С нами был наш приятель, итальянский музыкант — очень славный, кудрявый… с томной повадкой. Д’Амброзио, если не путаю… и Армандо все устроил так, что мы занялись сексом прямо у него на глазах. И он ушел не сразу, а сначала долго и внимательно наблюдал за нами с улыбкой и странным блеском в глазах. Тут сказалась его особая склонность к математическому изяществу.

— И тебе всегда это… доставляло удовольствие?

— Нет, не всегда. Особенно поначалу… Мне было очень нелегко забыть вот так, сразу, все, что было привито мне моим католическим воспитанием, так свято заботящимся об условностях и приличиях. Но Армандо особенно нравилось выходить за рамки дозволенного.