Нас усадили в первом ряду, дали программки, пакетики с
жареным арахисом, баночки с пепси-колой, и вообще, были очень вежливы.
— Лучше пусть выступят, — шепнул мне Холмс. —
Страх-птичкам дано задание следить за ними до самого выступления. К чему лишние
проблемы?
Я согласился. Зачем проблемы, да и в цирке я давно не был.
Вначале выступала дрессировщица с собачками, потом
фокусник... А потом, когда над ареной стали натягивать сетку для выступления
воздушных гимнастов, вышел конферансье и объявил:
— Впервые! После триумфальных гастролей по Мадагаскару!
Весь вечер на арене! Рыжий и Зеленый клоуны! Смолянин и Кубатай! Пра-а-ашу!
И на арену, неумело хохоча и улюлюкая, вынеслись ДЗР-овцы.
Яркие цветастые трико эффектно облегали мускулистую фигуру генерала и деликатно
драпировали стройное тело переводчика. В руках Смолянина была крошечная
гармошка, у Кубатая — небольшая гитара. Лица их покрывал толстый слой
разноцветной гуаши. Шевелюра Смолянина сияла, отросшая на голове Кубатая
щетинка нежно зеленела. На середине зала друзья остановились и с ужасом
огляделись по сторонам.
Зал затих, ожидая. Страх-птички, призванные
проконтролировать выступление, весело вились над ареной. Двое рабочих сцены
торопливо вынесли вслед и поставили посреди зала большую плетеную корзину,
накрытую клетчатым платком... ой, нет, Смоляниновской юбкой!
Первым овладел ситуацией генерал. Видимо, подготовка
диверсанта включала в себя многое. Он невесело улыбнулся и печально протянул:
— А вот и мы-ы-ы...
— А вот и вы, — жалобно согласился Смолянин,
испуганно оглядывая переполненный зал.
— Мы к вам пришли, — продолжал генерал, беря
гитару поудобнее.
— И будем петь, — обреченно сказал переводчик,
растягивая гармонику.
Я мельком глянул на Холмса с Ватсоном. Они с любопытством
наблюдали за представлением.
— Если скучно жить на свете,
Если вас достали дети, — пробренчал Кубатай.
— Кто прогонит горький сплин?
Кубатай и Смолянин! — несколько самоуверено, но
мелодично пропел младший майор.
Что-то мне эта мелодия напомнила... А зал оживился,
послышались редкие боязливые аплодисменты. Ободренные ДЗР-овцы запели громче, и
на совсем другой мотив.
— Сидела птичка на лугу... — баритоном пропел
Кубатай.
— Подкралась к ней корова... — дискантом подтянул
Смолянин.
— Ухватила за ногу.
Птичка, будь здорова!.. — хором протянули оба.
Что тут началось! Буря аплодисментов! Овации! Крики «браво!»
Я даже не сразу понял в чем дело — а потом сообразил, что все подумали о
Страх-птицах. И мне стало не по себе. А ДЗР-овцы раздухарились.
— Ма-ма, ма-ма, что ж я буду делать?
Ма-ма, ма-ма, как я буду жить?
У ме-ня нет ни одной страх-птицы,
У ме-ня нет теплого пальта!
Зал ликовал. Аплодисменты смолкли лишь для того, чтобы
услышать новый куплет.
— Если слушаются плохо,
Не жалейте поп и спин!
Посмотри как порют лихо
Кубатай и Смолянин!
Часть детей повскакивала со своих мест, но осмелевшие от
примера ДЗР-овцев родители отвесили им подзатыльники и усадили обратно.
Встревоженные страх-птицы закружили под куполом. Запахло озоном.
Видимо, сообразив, что выступление на грани срыва, Кубатай
отбросил гитару, выхватил саблю... оглушительно свистнул.
И на арену выбежал наш Орлик. Но в каком виде! Выкрашенный в
серебристо-серый цвет, с лампочкой, прикрученной к клюву! Сообразив, что
издевательства над ненавистными роботами продолжаются, публика взвыла от
восторга.
— Эт-то еще что за птичка? — риторически спросил
Кубатай. И, приплясывая, погнался за пингвином. Орлик для вида пробовал
убегать, но Кубатай его догнал, запрыгнул на спину и загарцевал по арене, на
ходу выкручивая лампочку из патрона.
— О-е-ей! — войдя во вкус, крикнул Смолянин.
Бросился к корзине, сдернул с нее юбку... там белели сотни куриных яиц!
— Бейте яйца! — завопил Смолянин, кидаясь яйцами в
пингвина, и размахивая своим кильтом. — Время бить яйца! Время бить яйца!
Все встали. И принялись скандировать, слегка замахиваясь
правой рукой:
— Время бить яйца! Время бить яйца!
Я понял, что присутствую при рождении Сопротивления.
Наблюдаю его тайный опознавательный жест, вижу гордое клетчатое знамя и слышу
смелый клич. Куда там испанцам, с их «Но пасаран!»
— Время бить яйца! Время бить яйца! — продолжали
вопить люди. Лишь иногда отдельные, видимо, наиболее натерпевшиеся, уточняли
тайный смысл:
— По-роть! По-роть!
Честно скажу, хоть мне и не нравилось то, что Стас с бедным
миром сотворил, но тут я задумался. Как-никак родной брат... а против него
зреет переворот! Что делать? Пойти против правды или против брата?
И тут в ослепительном сиянии Кубатай, Смолянин и Орлик
исчезли со сцены. «Стас!» — сообразил я. «Следил, негодяй. Через зеркальце
волшебное или через наливное яблочко...»
А людей было уже не остановить! Люди кинулись на арену и
принялись топтать ни в чем неповинный продукт. Некоторые, выхватив из брюк
ремни, тут же укладывали своих детей поперек колена, спускали штаны и
принимались объяснять разницу между преступлением и наказанием.
Через мгновение и нас с англичанами охватило белое свечение;
Стас магически выдергивал нас из цирка.
Глава седьмая,
в которой малолетний чародей
обижен и озадачен, а Кубатай признается, что он был неправ
(Рассказывает доктор Ватсон)
В апартаменты юного тирана мы вернулись, так и не досмотрев
до конца замечательное цирковое представление. Вместо табуретки посреди зала
стоял роскошный трон. Для нас были приготовлены шесть зеленых обитых бархатом
кресел. Стас сидел на троне и вертел в руках маленькое блюдечко с наливным
яблочком на нем.
— Так, — мрачно произнес он, глядя на генерала.
— Стас, ты не прав, — отважно сказал Кубатай,
размазывая по лицу гуашь. — Ты совершенно неправ!
— Я все хорошо сделал! — упрямо заявил
Стас. — На земле теперь войн нет! И детей не обижают! Я еще литературе
покровительствую и экспедицию на Венеру готовлю!
— Стас, во-первых, нельзя так самовольно счастье
навязывать.