Наконец Благуша, делавшая заговор на воде, которая была налита в глиняную чашку, разбила яйцо, добавила в воду белок и каплю крови из пальца молодухи и заставила ее выпить эту смесь.
Ворон поторопился пройти дальше, потому что Благуша бросила на него острый подозрительный взгляд. У него даже мороз пошел по коже, когда он заглянул в ее бездонные черные глаза. Люди говорили, что мать Благуши была из черкес; в свое время ее захватили в полон и она прижила девочку с казацким атаманом, который потом погиб на поле брани.
— …Прошу я, Офанасей, Господа Бога, прошу сына его Иисуса Христа и мать его Пречистую Марию. Снимите с меня проклятие раба Микифорки, со всего рода моего снимите, явите милость, щедрость и не имеющие границ всепрощение и доброту свою небесную! — громко шептал мужик в тулупе, повторяя слова заклинания вслед за знахарем Юшкой.
Он держал в руках оловянный кубок, на дне которого находился расплавленный воск.
— …Как весной вливается в воду вода, поднимает со дна грязь и мусор и уносит все наносное с. собой, очищая реку, так очищалась бы от черных пятен оболочка моя. С Богом, не сатаной, я, Офанасей, выливаю и надеюсь. Аминь.
С этими словами безутешный Офанасей, руки которого дрожали как у старца, вылил воск в стоящую перед знахарем кандейку
[138]
с водой.
Офанасей ушел, обнадеженный напутственными словами Юшки. Знахарь, не поднимая глаз, буркнул Ивану:
— Садись, раб Божий… вот те чурбан.
Толстый липовый чурбан служил у Юшки в качестве табурета. Ухмыльнувшись, Ворон сел и спросил:
— Ты чего такой неприветливый? По здорову будешь ли?
Юшко поднял голову и, узнав Ивана, хмуро осклабился.
— Здоров… твоими молитвами, — ответил он, поплотнее запахивая ворот суконного кафтана. — Вона весна скоро, а мороз не унимается, — пожаловался Юшко на погоду. — Тебе чаво? Ужель болезню какую подхватил?
Ворон познакомился с Юшкой на почве целебных трав и кореньев, которые закупал по заказам Бомелиуса. Кроме того, что Юшко занимался знахарством, он был еще и травником.
На всем Варварском крестце не было более сведущего в этом деле, чем Юшко. Он был жилист и костист, как старый плохо кормленный одр, но каждый год, с весны до поздней осени, неутомимо бегал по полям и лесам, заготавливая цветы, листья и корешки целебных растений.
По этой части познания у Юшки были просто потрясающими. Все знали, что у него можно прикупить самые редкие виды целебного зелья.
Некоторые поговаривали, что он может добыть даже цвет папоротника, который цветет только раз в году, в ночь на Ивана Купала, но за очень большую цену и не каждому. Поэтому Юшко, торгуя высушенными травами, ягодой и кореньями, жил безбедно, в полном достатке.
Заговорами болезней он занимался не ради заработка, а в большей мере для того, чтобы быть среди людей. Юшко был очень общительным человеком и мог часами трепать языком. Но сегодня он не имел настроя на длинную беседу. С чего бы? — удивленно подумал Ворон.
Юшко не стал дожидаться, когда его потянут за язык.
— Слыхал, что попы удумали? — спросил он громко, не опасаясь быть услышанным соседями-знахарями. — Увещевают царя-батюшку кликать по торгам, чтобы к волхвам, чародеям и звездочетцам не ходили под опасением опалы и духовного запрещения.
— Иди ты!
— Вот те крест! — перекрестился Юшко.
— Вот те раз… — Иван растерянно оглянулся, словно ища подмоги. — Это что, Варварскому крестцу придет конец?
— Кто знает? Хотя великий князь и благоволит к нам, но ежели вода долго каплет на темечко, то человек может сойти с ума и наделать много бед. А митрополит Антоний уже голову ему прогрыз, стараясь убедить, что от нас все зло происходит. Попы хотят истребить обычай лечиться у знахарей. Они убеждают, что тот, кто ждет исцеления от колдуна, губит не только тело, но и душу, потому что колдуны служат сатане и врачуют его силой. Но это же неправда! Мы не колдуны и лечим словом Божьим и его именем.
— Да-а, дела…
— Это все твой дохтур Бомелий, — с ненавистью сказал Юшко. — Он тоже к Антонию подпрягается, хочет все деньги себе забрать. Дак к нему ходят лечиться все больше боляре да князья, а куды бедному человеку податься? Хоть ложись и помирай. Неправильно это.
— Кто спорит, — согласился Иван. — Знамо дело, неправильно. Только на Бомелия ты не напирай. Он тут ни при чем.
— Все равно Елисейка твой черный колдун, это все знают. Потому и хочет нашу светлую способность к врачеванию, доставшуюся нам от дедов-прадедов, погубить. Немчура, этим все сказано. Ты вон тоже… душу ему продал.
— Дурак ты, Юшко! — рассвирепел Ворон. — Язык-то прикуси. Моя душа при мне, до нее Бомелию не добраться. А полезет, руки обкорнаю.
— Пусть дурак, да тока, думаю, что царю-батюшке нужно бы поостеречься этого Бомелия. Отравит он когда-нибудь его или заклинаниями сведет в могилу. Ты там смотри…
— Смотрю… — остывая, буркнул Иван.
Он уже много чего знал. Дела Бомелия и впрямь нельзя было назвать богоугодными. Отравы, которые он готовил в своей лаборатории, уже многих отправили на тот свет по велению Иоанна Васильевича.
Конечно, перед Вороном лекарь не раскрывался, но Ивашка следил за ним как кот за мышью и пользовался любой возможностью, чтобы подсмотреть или переписать рецепты тайных снадобий. Потом он пытался по этим рецептам составить зелье, оно получалось не всегда, а часто выходило и вовсе не то, что было нужно, однако Ворон все же убедился, какая это страшная отрава.
С некоторых пор Иван избегал принимать из рук Бомелиуса напитки и еду, не без основания предполагая, что и ему может быть уготована судьба тех несчастных, которые испробовали зелье царского лекаря. Ворон понимал, что он жив только потому, что пока нужен Бомелиусу. Но с тех пор, как в доме лекаря появился новый слуга, которого звали Томас, Иван начал ощущать смутное беспокойство.
Этот англичанин был еще тем пронырой. Он везде совал свой длинный нос. И никогда не ходил безоружным. Да и оружие у него было диковинное. Чего стоил лишь один широкий пояс, который Томас прятал под кафтаном. В поясе были сделаны ячейки, из которых торчали остро заточенные металлические пластинки, похожие на наконечники стрел.
Однажды Иван подсмотрел, как ловко управляется Томас с этими железками. Англичанин, уединившись на заднем дворе усадьбы Бомелиуса, молниеносно, одну за другой, бросал их в цель — маленький кружочек, нарисованный мелом на столбе. И что самое удивительное, Томас ни разу не промахнулся.
Ворон намотал это на ус, и с тех пор без своего верного ножа, спрятанного в поддевке, и навязного кистеня
[139]
никуда не выходил. А с Томасом общался лишь по мере крайней необходимости.