– Не то чтобы работал постоянно, а так, иногда помогал ему.
Я не слишком много понимаю в этих делах. Да и он, похоже, не слишком много
знал. А разговаривали мы много, он все рассказывал про старые времена, как
тогда было все прекрасно. Говорил, например, что был старшим садовником у
мистера Болинго. Знаете, у того самого, что жил дальше по реке. Огромный дом у
него был. Теперь там школа. Так вот, уверял, что служил там старшим садовником.
Только бабка моя, бывало, говорила, что ни одному его слову верить нельзя.
– Ладно, неважно, – сказала Таппенс. – Мне просто хотелось
достать кое-что из этой так называемой оранжерейки.
– Вы говорите про тот сарай, что со стеклянными стенами?
Этот КК?
– Совершенно верно, – подтвердила Таппенс. – Так ты,
оказывается, даже знаешь ее название?
– Да его завсегда так называли. Все это знали. Говорили, что
это на японском языке. Не знаю только, верно это или нет.
– Ну пошли, – сказала Таппенс. – Пойдем туда.
Отправились целой процессией: Томми, Таппенс и пес Ганнибал,
а в арьергарде следовал Альберт, который оставил не мытую после завтрака посуду
ради более интересного занятия. Ганнибал был совершенно счастлив. Досконально
исследовав по дороге все заманчивые запахи, он присоединился к ним у дверей КК,
продолжая заинтересованно принюхиваться.
– Привет, Ганнибал, – сказала Таппенс. – Ты хочешь нам
помочь? Расскажи нам что-нибудь.
– Что это за собака? – спросил Кларенс. – Кто-то говорил,
что таких собак держат потому, что они охотятся на крыс. Это верно?
– Да, совершенно верно, – подтвердил Томми. – Это
манчестерский терьер, черно-коричневый, старинная английская порода.
Ганнибал, понимая, что говорят о нем, вилял всем своим телом
и с необычайной энергией постукивал хвостиком. Потом уселся на землю и
огляделся по сторонам.
– Он, наверное, кусается? – спросил Кларенс. – Все так
говорят.
– Это настоящая сторожевая собака, – сказала Таппенс. – Он
меня охраняет.
– Совершенно верно, когда меня нет дома, он тебя опекает, –
подтвердил Томми.
– Почтальон говорит, что он его чуть было не укусил дня
четыре назад.
– Все собаки ненавидят почтальонов, – сказала Таппенс. – Ты
не знаешь, где ключ от КК?
– Знаю, – ответил Кларенс. – Он висит там, в сарае. В том
месте, где свалены цветочные горшки.
Он побежал к сараю и вскоре вернулся с заржавелым ключом,
который теперь был хорошо смазан.
– Это Айзек, верно, его смазал, – сказал он.
– Ну да, раньше замок трудно бывало открыть.
Дверь открыли.
Кембридж, фарфоровая скамеечка, вокруг ножки которой обвился
лебедь, выглядел весьма импозантно. Очевидно, Айзек отмыл его и отполировал,
собираясь перенести на веранду, где можно посидеть в хорошую погоду.
– А еще должен быть синий, – сказал Кларенс. – Айзек,
бывало, говорил: Оксфорд и Кембридж.
– Правда?
– Ну да. Синий – это Оксфорд, а голубой – Кембридж. Ну
конечно, ведь это Оксфорд разбили, верно?
– Да, ведь именно Оксфорд проиграл в гонках!
– Кстати сказать, что-то приключилось с этой лошадкой, да?
Там, в КК, кто-то хозяйничал.
– Да.
– Смешное какое имя – Матильда, верно?
– Согласна, – сказала Таппенс. – Ей пришлось сделать
операцию.
Кларенсу это показалось очень забавным. Он от души рассмеялся.
– Тетке Эдит, это моя двоюродная бабка, тоже пришлось делать
операцию, – сказал он. – Вырезали ей кусок нутра, но потом она поправилась.
Тон у него был слегка разочарованный.
– Мне кажется, невозможно забраться внутрь этой штуки, –
сказала Таппенс.
– Нужно, верно, просто его разбить, так же как тот, синий.
– Да, другого способа нет, ведь правда? Глядите-ка, у него
наверху какая-то щель. И форма странная, изогнутая, похоже на букву «S». В нее
даже можно что-то просунуть, как в почтовый ящик.
– Да, – согласился Томми. – Действительно. Интересная мысль,
Кларенс, очень интересная.
Кларенс приосанился, довольный тем, что его похвалили.
– Скамейку ведь можно развинтить, – сказал он.
– Развинтить? Неужели можно? – удивилась Таппенс. – Кто тебе
это сказал?
– Айзек. Я часто видел, как он это делает. Переворачиваешь
ее вверх ногами и начинаешь отвинчивать верхушку. Иногда, когда туго идет,
приходится капнуть масла в эти щели, и, когда масло пройдет куда надо, крутить
делается легче.
– Вот как?
– Легче всего, когда перевернешь скамейку вверх ногами.
– Похоже, что здесь все нужно переворачивать вверх ногами, –
заметила Таппенс. – При операции с Матильдой ее тоже пришлось перевернуть.
Кембридж какое-то время отчаянно сопротивлялся, но потом
фарфоровая крышка начала поддаваться, крутиться, и вскоре им удалось ее снять.
– Похоже, там только один мусор, – сказал Кларенс.
Ганнибал тут же принялся помогать. Он любил принимать
участие во всем, что происходило вокруг. Он был уверен, что без его лап и носа
не может быть успешно завершено ни одно дело. Правда, действовал в основном его
нос. Он сунул его внутрь, потом заворчал, отступил на несколько дюймов и сел на
задние лапы.
– Что-то ему не понравилось, – сказала Таппенс и посмотрела
внутрь на какой-то довольно противный мусор.
– А-а, я понимаю, в чем дело! – воскликнул Кларенс.
– Что такое?
– Он поцарапался. Там, кажется, гвоздь, а на нем что-то
висит. А может, и не гвоздь, а что-то другое. Но что-то есть. Ай!
– Гав! Гав! – сочувственно тявкнул Ганнибал.
– На гвозде определенно что-то висит. Да, поймал. Нет,
соскочило. Вот теперь крепко; кажется, вытащил.
В руке у Кларенса был сверток, обернутый темной парусиной.
Ганнибал подошел и уселся возле ног Таппенс. Он сердито
ворчал.
– В чем дело, Ганнибал? – спросила его хозяйка.
Ганнибал заворчал снова. Таппенс нагнулась, погладила его по
голове и по ушам.