– Лейкен, ты не могла бы выйти в коридор на минутку? – тихо попросил он.
Директор Басс был очень милым человеком с солидным животиком и пухлыми руками. Он вообще был таким пухлым с ног до головы, что трудно даже представить. На дворе стояла непривычно холодная для весеннего Техаса погода, но у него в подмышках расплылись темные круги пота. Директора такого типа предпочитают сидеть в своем кабинете, а не разгуливать по коридорам и искать неприятностей на свою голову – обычно проблемы приходят к ним сами. Зачем же я ему понадобилась?
У меня тревожно засосало под ложечкой, я встала и медленно-медленно подошла к двери. Как сейчас помню, он не смотрел мне в глаза и всем своим видом выражал жалость ко мне. Но почему?
Выйдя в коридор, я увидела маму. По ее щекам стекали черные ручейки туши, и я сразу поняла, чтоґ случилось. Почему она здесь, а папы – нет.
– Не может быть! – разрыдалась я, а мама обняла меня и, покачнувшись, стала медленно оседать на пол. Я обхватила ее как могла крепко, но, вместо того чтобы поддержать, упала вместе с ней. В тот день в школьном коридоре мы с мамой пережили первую стадию горя: отрицание.
* * *
Гевин стоит перед классом, сжимая в дрожащих руках листок бумаги, откашливается и собирается с духом. Он выступает предпоследним.
Я не обращаю на него внимания, смотрю на Уилла и думаю о том, применимы ли эти пять стадий принятия только к тем случаям, когда умирает любимый человек. А если исчезает какая-то часть твоей жизни? Что тогда? Если принцип развития событий такой же, то я наверняка по уши увязла во второй стадии – в стадии гнева.
– Как называется твое стихотворение, Гевин?
Уилл сидит за столом и делает пометки в блокноте, слушая выступления учеников. Как же он меня бесит – такой внимательный, сосредоточенный на чем угодно, только не на мне! Меня бесит, что из-за него я чувствую себя огромной невидимой бездной! Меня бесит, как он грызет кончик ручки! Ведь еще вчера вечером эти губы, которые сейчас касаются кончика гадкой красной ручки, целовали мою шею!
Я изо всех сил пытаюсь отогнать воспоминания о вчерашнем поцелуе, но это не так-то просто. Не знаю, сколько времени мне потребуется, но я твердо решила избавиться от всех чувств, которые он у меня вызывает.
– Ммм, ну, вообще-то, оно никак не называется, – отвечает Гевин. – Наверное, можно назвать «Пред-предложение»?
– «Пред-предложение»? Ну давай, вперед! – подбадривает его Уилл учительским тоном, который просто выводит меня из себя.
Гевин кашляет еще сильнее, руки ходят ходуном, когда он наконец начинает читать:
Один миллион пятьдесят одну тысячу и две сотни минут.
Вот сколько минут я думал о тебе,
Вот сколько минут я волновался за тебя,
Вот сколько минут я благодарил Бога за тебя,
Вот сколько минут я благодарил каждое божество во Вселенной за тебя.
Один миллион
Пятьдесят одну тысячу
и
Две
Сотни
Минут…
Один миллион пятьдесят одну тысячу и две сотни раз.
Вот сколько раз ты заставляла меня улыбаться,
Вот сколько раз ты заставляла меня мечтать,
Вот сколько раз ты заставляла меня верить,
Вот сколько раз ты заставляла меня узнавать новое,
Вот сколько раз ты заставляла меня восхищаться,
Вот сколько раз ты заставляла меня любить
Жизнь.
(Гевин идет в конец класса к парте Эдди, становится перед ней на одно колено и читает последнюю строчку.)
И ровно через один миллион пятьдесят одну тысячу
и две сотни минут я сделаю тебе предложение
и попрошу разделить со мной все оставшиеся минуты твоей жизни.
С сияющей улыбкой Эдди наклоняется и обнимает его. Мнения класса разделились: парни неодобрительно гудят, а девчонки бьются в экстазе. А я… Я просто вжимаюсь в спинку стула: теперь пришло время выйти на сцену последнему на сегодня поэту – мне.
– Спасибо, Гевин, садись, пожалуйста. Отличная работа! – произносит Уилл и, уткнувшись в свой блокнот, вызывает меня у доске: – Лейкен, твоя очередь.
Я готова. Мой шедевр меня вполне устраивает: он короткий, но бьет прямо в цель. Я уже успела запомнить его наизусть, поэтому выхожу к доске, оставив листок на парте.
– А можно вопрос? – с бьющимся сердцем произношу я и вдруг понимаю, что за весь месяц впервые обращаюсь к Уиллу на глазах у всего класса.
Он не торопится с ответом, как будто собирается вообще меня проигнорировать, но потом все-таки кивает.
– Ничего, если не в рифму? – спрашиваю я.
Уж не знаю, какой вопрос он боялся услышать, но он отвечает мне с явным облегчением, хотя и немного осипшим голосом:
– Конечно ничего! Не забывай, что это игра без правил.
По его лицу видно, что он все время думает о том, что произошло между нами накануне вечером… Что ж, тем лучше.
– Хорошо. Итак… – Я чуть запинаюсь. – Мое стихотворение называется «Подлец».
Сделав шаг вперед, я с гордостью читаю наизусть свое произведение.
Согласно словарю…
а также моему личному мнению…
существует более тридцати различных значений и вариантов замены слова
подлец.
(Следующие слова я практически выкрикиваю; весь класс, включая Уилла, вздрагивает.)
Болван, нахал, бессердечный, мудак, злой, грубиян, извращенец, ненавистный, бесчувственный, злобный, опасный, безжалостный, тиран, зловредный, отвратительный, ублюдок, варвар, сердитый, жестокий, черствый, дегенерат, скотина, безнравственный, яростный, жесткий, неумолимый, мстительный, губительный, бесчеловечный, чудовищный, беспощадный.
Ну и мое любимое – кретин.
Бросив взгляд на Уилла, я сажусь на свое место. Он покраснел и стиснул зубы. Эдди начинает громко аплодировать, и вскоре к ней присоединяются остальные девчонки. Я скрещиваю руки на груди и упираюсь взглядом в парту.
– Ничего себе, – усмехается Хави. – Это кто ж тебя так достал?
Звенит звонок, и ребята начинают выходить из класса. Уилл так и не сказал ни слова. Я собираю вещи, и тут ко мне подбегает Эдди.
– Ты уже спросила у мамы? – говорит она.