Удивительная, ненормальная ситуация! Я понял, что под конец
жизни и в конце своей карьеры столкнулся с идеальным преступником,
преступником, который разработал такую тактику, при которой его нельзя обвинить
в преступлении.
Это было удивительно, но не ново, есть параллели. И вот
здесь можно обратиться к первому «ключу», который я оставил вам. Пьеса
«Отелло», потому что в ней мы сталкиваемся с прообразом Икса. Яго — идеальный
убийца. Смерти Дездемоны, Кассио, самого Отелло, — всё это преступления Яго,
спланированные и осуществлённые им. И он остаётся вне круга подозрений. Чтобы
развенчать Яго, ваш великий соотечественник Шекспир вынужден был использовать
все ресурсы своего мастерства и прибегнуть к грубому приёму — носовому платку —
средству, не характерному для всей техники Яго.
Но, несмотря на это, в пьесе в совершенстве изображено
искусство преступления. Здесь нет ни одного слова с прямым намёком. Он всегда
удерживает других от насилия, опровергает ужасные подозрения до тех пор, пока
это не становится выгодно ему!
Ту же тактику мы видим в третьем акте «Джона Фергусона»,
когда «слабоумный» Клути Джон подстрекает других убить человека, которого он
сам ненавидит. Это прекрасный образец психологического внушения.
Вы должны понять следующее, Гастингс, что все мы —
потенциальные убийцы. У каждого из нас время от времени возникает желание убить
— но не намерение убить. Вспомните, как часто мы слышим: «Она меня так
взбесила, что я готова была убить её», «Если бы Б сказал это.., я бы убил
его!», «Я был так сердит, что готов был убить его!» Причем в этот момент
говорящие находятся в ясном здравом уме. Вы бы хотели убить того или иного, но
вы не делаете это. Ваша воля, однако, должна совпадать с вашим желанием. Я знал
мальчика, у которого был котёнок. Он его очень любил, но как-то раз,
раздражённый поведением этого котёнка, мальчик воскликнул: «Сиди смирно, а то я
убью тебя!» — и действительно убил его, а через минуту с ужасом понял, что
жизнь котёнку уже не вернуть. Таким образом, мы все — потенциальные убийцы.
Тактика Икса такова: не просто вызвать желание убить, но и сломать при этом
естественное сопротивление. Это искусство было доведено до совершенства долгой
практикой. Икс знал точное слово, точную фразу, интонацию, которыми можно
оказать каталитическое воздействие на слабое место. И это делалось так, что
сама жертва ничего не подозревала. Это был не гипноз. Гипноз в подобных случаях
не привёл бы к успеху. Это было нечто более коварное и ужасное. Это была игра
человеческими чувствами. Цель её — растревожить рану, толкнуть человека из
лучших побуждений пойти на союз со злом.
Вам это хорошо известно, Гастингс, так как вы попали в эти
сети…
Теперь, надеюсь, вы понимаете, что на самом деле означали
некоторые мои замечания, которые раздражали вас. Я сказал вам, что приехал в
Стайлз специально, потому что там должно было произойти преступление. Вас
поразила моя уверенность, но я знал это точно, так как преступление должен был
совершить я сам…
Да, мой друг, это странно.., смешно.., и ужасно! Я —
человек, высоко ставящий человеческую жизнь, — должен был закончить свою
карьеру преступлением. Возможно, моя честность и самоуверенность привели меня к
этой ужасной дилемме. Всю свою жизнь я спасал невиновных предотвращал убийства.
Только так я мог бороться с преступностью! Не делать ошибок! Но Икса нельзя
трогать. По закону он — не преступник. Я не знал, как можно иначе расстроить
его планы.
И всё же, мой друг, я не хотел вмешиваться. Я видел, что
необходимо сделать, но не мог себя заставить пойти на это.
Подобно Гамлету я долго откладывал зловещий день… И вот
новая попытка — покушение на жизнь миссис Латрелл.
Мне было интересно, Гастингс, почувствуете ли вы истину. Да!
Ваше первое, самое первое подозрение пало на Нортона. И вы были правы! У вас не
было оснований, просто какое-то предчувствие, но вы были близки к разгадке.
Нортон — именно тот человек.
Я очень тщательно проследил весь его жизненный путь. Он был
единственным сыном властной, деспотичной женщины. Ему так и не удалось
самоутвердиться. Нортон слегка хромал, поэтому в период обучения в школе не мог
участвовать в спортивных играх.
Вы рассказывали мне о том, как в школе его осмеяли за то,
что ему стало дурно при виде мёртвого кролика. Это очень важное обстоятельство.
Именно этот инцидент, как мне кажется, наложил на него глубокий отпечаток. Он
терпеть не мог кровь и насилие и, естественно, его чувство собственного
достоинства было затронуто. Он стал ждать момента, вначале подсознательно,
чтобы показать себя храбрым и жестоким человеком.
Думаю, ещё в молодости он обнаружил свою способность влиять
на людей. Он — хороший слушатель, спокойный, симпатичный человек. Нортон
нравился людям, хотя, в то же самое время, они практически его не замечали.
Вначале он негодовал, а затем стал пользоваться этим. Он понял, насколько
просто с помощью правильно выбранных слов и фраз влиять на людей. Для этого
нужно только одно — понять их мысли, тайные желания, состояние духа.
Понимаете ли вы, Гастингс, что такое открытие может вызвать
жажду власти? Таков и он — Стивен Нортон, человек, которого все любят и в то же
время презирают, — человек, который может влиять на мысли людей и побуждать их
(заметьте!) к преступным действиям.
Я могу представить, как возникла у него эта страсть.., и
постепенно патологическая любовь к насилию, к преступлениям, совершить которые
он сам физически был не способен.
Эта страсть росла и росла, пока не превратилась в навязчивую
идею, в необходимость. Это подобно наркотику, Гастингс, подобно опиуму или
кокаину.
Нортон, этот любитель природы, в душе был садистом. Подобно
наркоману он жаждал боли, нравственной пытки. Это проявление эпидемии,
разразившейся в мире в последние годы — Lappetit vient en mangeant
[30]
.
Этот аппетит поддерживается двумя страстями — жаждой насилия
и жаждой власти. У Нортона в руках были ключи к жизни и смерти.
Подобно любому рабу наркотиков он нуждался в постоянном
пополнении своих запасов. Он находил жертву за жертвой. Я проследил только пять
его преступлений, но их было, я в этом уверен, гораздо больше. И в каждом
случае Нортон играл одну и ту же роль. Он знал Этерингтона; провёл целое лето в
деревне, где проживал Риггс, и даже выпивал с ним в местном кабачке. Во время
круиза он познакомился с Фрэдой Клэй, навёл её на мысль о том, что смерть её
старой тётки действительно будет лучшим исходом, — и для её тётушки, так как
освободит её от страданий, и для самой Фрэды, так как обеспечит ей жизнь в своё
удовольствие. Он был другом Литчфилдов. В разговоре с ним Маргарэт Литчфилд
вдруг представила себя героиней, освобождающей сестёр от пожизненного
заключения. Я не верю, Гастингс, что кто-нибудь из этих людей совершил бы
преступление, если бы не влияние Нортона.