— Что это, Освальд?
— Письмо из Москвы, леди. Адресовано Алисе Ставски. Адрес указан точно.
— Не Ставски, а Ставской. Это моя девичья фамилия. Я прошу тебя составить списки всей прислуги и указать их жалованье. Каждому будет выплачено месячное пособие и зарплата. В доме останешься только ты и два садовника. Я продаю имение, а слуги получат от меня наилучшие рекомендации. Надеюсь, они не пропадут.
Хозяйка взяла письмо, вошла в гостиную и села на кушетку, обитую шелком. Пока она читала послание, Татьяна следила за ее хмурым лицом.
— Печальная новость, — сказала леди Энсли, не отрываясь от чтения. — Послушай. «Любимая, Алиса! Вот и наступил наш час разлуки. Через две недели мне исполняется шестьдесят. Других юбилеев уже не будет. Врачи вынесли смертельный приговор. Лично меня смерть не пугает. Я прожил достойно, но к финалу понял, что жизнь дана нам для потерь. Богатство никогда не восполняет потери. Но и своим капиталом надо распорядиться достойно, раз он уже есть. Другими словами — пора подвести черту. Как ни смешно сейчас говорить о нашем браке и любви, но часть моего сердца все еще принадлежит тебе и я очень надеюсь, что ты не откажешь мне в удовольствии проститься с тобой. Жду с надеждой. Гена».
— Письмо от первого мужа? — спросила медсестра.
— Да. И это единственная настоящая потеря, которую мне суждено пережить. — Алиса отбросила письмо в сторону.
— Человек, которого ты любила, а он тебя бросил и оставил без гроша в кармане?
— Я его ни в чем не виню. Сама виновата. Решила ему отомстить и переспала с его близким другом. Дура! Другие мужья так и не сумели заменить его.
Алиса подошла к единственному портрету, висящему в гостиной.
— Прости, дорогой, но смерти тебе я никогда не желала. Это не тебя, это меня бог наказывает.
— Так это он? — удивилась Таня.
— Да. Это мой муж Геннадий Алексеевич Гортинский.
— Я до сих пор думала, что это портрет твоего отца..
— Обычная женская хитрость. Зато никто из моих мужей не возражал против его портрета, висящего в моих апартаментах. Помнится, однажды ты сказала, что за такого мужчину и сама готова выйти замуж, — горько усмехнулась Алиса.
— Мечты мечтами, но такой мужчина никогда не женился бы на такой, как я.
— Мы познакомились с Геной в Милане на показе высокой моды. Мне было всего двадцать два, ему уже тридцать восемь. Он приехал в Милан на какой-то конгресс. Молодой ученый с сумасшедшим обаянием, синими, как море, глазами и манерами французского аристократа. Меня ждала блестящая карьера модели, но я влюбилась и все бросила. Мы прожили восемь сказочных лет.
— Он что-то пишет о наследстве. Неужели ты и от первого мужа получишь свой кусок пирога?
— Дура! — резко выкрикнула Алиса. — Меня деньги не интересуют. Не нищая. Не одному поколению хватит, а у меня, кроме тебя, никого нет.
— Мне твои деньги не нужны, — обиженно заявила Татьяна.
— Это еще как сказать… Вот почему я и не пишу завещание. Иначе ты мне вместо инсулина стрихнин вколешь. Как сама пойму, что настал мой час сдохнуть, все оформлю на тебя. Тогда и порадуешься.
— Еще неизвестно, кто дольше проживет.
— Брось болтать! — Алиса подошла к бару и налила себе полстакана виски. Сделав большой глоток, она продолжила: — Скоро сопьюсь или сойду с ума.
— Ты собираешься ехать в Россию? — сменила тему Татьяна.
— Этот вопрос уже решен. — Алиса прилегла на кушетку, не выпуская стакана из рук. — Хотела махнуть на Багамы, пока стряпчий закончит все дела, но теперь наши планы меняются. Я должна увидеть Гортинского. Я уехала бы к нему даже в день похорон мужа, если бы того потребовали обстоятельства.
— И не явилась на похороны сэра Ричарда?
— Гена был и остается моим единственным мужем. Он до сих пор живет в моем сердце. Я ведь знала, как можно удержать Гену, но не смогла, а другие его жены были безмозглыми дурами. Если бы хоть одна из них родила ребенка, то сохранила бы брак. Генка обожал детей. Я это знала, но бог наградил меня бесплодием. Другие же хотели пожить в свое удовольствие и в конце концов оказывались у разбитого корыта. И дело тут не в изменах, совершенных по дурости, а в неумении создать полноценную семью. Гена давал женщинам все и даже свободу. На этом экзамене смазливые телки и засыпа́лись.
— Нашел бы себе деревенскую бабу, и она нарожала бы ему целый выводок, — усмехнулась Татьяна.
— Деревенская баба ему бы не подошла. Гена вращался в высших кругах, ездил за границу, присутствовал на правительственных приемах.
— И что? Жена с выводком дома, а для витрины можно иметь любовницу.
— Нет, — возразила Алиса. — Для тех времен это считалось дурным тоном.
— Однако постоянная смена караула не мешала его имиджу.
— И даже вызывала сочувствие у одних и зависть у других. Он жил легко и вместе с тем успешно. Почему смерть выбрала его? Несусветная несправедливость. Шестьдесят лет — рассвет для мужчины, когда ум и талант обогащаются опытом. Самое время вершить новые дела, избегая ошибок прошлого. Но у смерти свои понятия. Она решила, что он получил сполна. К сожалению, мы не властны диктовать судьбе свои условия.
Алиса выронила из рук опустошенный стакан и задремала. Таня тихо подошла к портрету. На нее смотрел мужчина, в глазах которого читалась ирония и усмешка, будто он читал твои мысли, и они потешали его.
— Вот видите, Геннадий Алексеевич, ваша жена до сих пор вас любит. И я этому факту ничуть не удивлена.
* * *
Ближе к полуночи Алиса тихо вышла из дома и скрылась в темной аллее парка. Узкая дорожка привела хозяйку имения к гаражу, первый этаж которого отводился под шесть автомобилей, на втором жил шофер покойного хозяина Майк Вудворт. Он проработал на сэра Ричарда десять лет и считался одним из самых надежных слуг. С хозяйкой Майк практически не общался, но это только на людях.
Алиса вошла в гараж. Слева находилась лестница на второй этаж, справа — дверь в комнату отдыха, дальше шел коридор в мастерские.
Немного помедлив, Алиса вошла в комнату. Журнальный столик был заставлен бутылками. В кресле перед телевизором сидел мужчина лет сорока, крепкого телосложения, неприметной внешности, с глубокими залысинами.
— Как дела, Ник?
— Так, как и планировалось.
— Покажи.
Мужчина вышел в коридор и направился в один из отсеков. Алиса последовала за ним. Они остановились перед дверью с надписью «Кладовка». Ник открыл ее и включил свет. Помещение без окон, стены закрыты стеллажами с инструментами и маслами. Цементный пол был в пыли, но один участок выделялся. Прямоугольник размером метр на два был покрыт свежим цементом и походил на заплатку. Еще вчера на этом месте была яма, а сегодня яма стала могилой, но попал в нее не тот, для кого ее рыли.