— Похожа на убитую? — с сомнением предположил Фурнье.
— Да нет, не то. Я хотел бы вспомнить. Я уверен, ее лицо
напоминает мне кого-то... И, разумеется, — продолжал Пуаро, слегка приподняв
брови, изо всех людей, кому так или иначе выгодна или невыгодна смерть Жизели,
этой молодой женщине она совершенно очевидно больше всего идет на пользу.
— Верно; но разве это нам что-нибудь дает?
Пуаро минуту-две не отвечал. Он следил за ходом своих
мыслей. Наконец сказал:
— Друг мой, к этой девушке переходит огромное богатство.
Понимаете, с чего я начал размышлять о степени ее причастности к преступлению?
В самолете было три женщины. Одна из них, мисс Венетия Керр, происходит из
известной и достославной фамилии. Но две другие? С тех пор, как Элиза Грандье
выдвинула версию о том, что отец ребенка мадам Жизели был англичанином, я
предполагал, что одна из двух других женщин могла быть ее дочерью. Обе они
приблизительно подходят по возрасту. Леди Хорбари — бывшая хористка, чье происхождение
неясно, и жила она под сценическим именем. Мисс Джейн Грей, как она мне однажды
сказала, была воспитана в приюте для сирот.
— Ах, вот оно что! — сказал Фурнье. — Вот, оказывается,
каким путем бежали ваши мысли! Наш друг Джепп сказал бы, что вы слишком
бесхитростны!..
— Что вы, он всегда обвиняет меня в том, что я предпочитаю
все усложнять. Но это не так; на самом деле я действую самыми простыми
методами, какие только можно себе представить. И никогда не отказываюсь от
фактов. — Но вы разочарованы? Вы ожидали от Анны Морисо большего?
Они как раз входили в отель, где остановился Пуаро. Предмет,
лежащий на столе в вестибюле, напомнил Фурнье о его утреннем разговоре с мсье
Пуаро. — О! Я не поблагодарил вас, — воскликнул Фурнье, — за то, что вы
обратили мое внимание на ошибку, которую я допустил! Непростительно забыть о
флейте доктора Брайанта, хотя я и не подозреваю его всерьез... Он не кажется
мне человеком, который...
Фурнье остановился. Мужчина с футляром для флейты в руке,
разговаривавший с клерком возле стола в вестибюле, обернулся. Его взгляд упал
на Пуаро, а лицо его посветлело. Пуаро шагнул вперед. Фурнье отступил на задний
план, так, чтобы Брайант не видел его.
— Доктор Брайант! — сказал, поклонившись Пуаро.
— Мсье Пуаро!
Они пожали друг другу руки. Женщина, стоявшая рядом с
Брайантом, отошла к лифту. Пуаро только мимоходом взглянул на нее, затем
сказал:
— Ну, мсье le docteur, ваши пациенты ухитряются теперь
обходиться без вас?
Доктор Брайант улыбнулся своей привлекательной, так хорошо
запоминающейся улыбкой. Он выглядел усталым, но был странно спокоен.
— У меня теперь нет пациентов, — сказал он. Затем, шагнув
ближе к столику, спросил: — Стакан хереса, мсье Пуаро, или что-нибудь другое?
Они присели к столику, и доктор сделал заказ. Затем медленно
проговорил:
— Нет, теперь у меня нет пациентов. Я оставил должность. Это
было вынужденное решение. Я сам отказался от должности, прежде чем меня
вычеркнули из официального списка. — Он продолжал мягким и каким-то глубоким
голосом. — В жизни каждого рано или поздно наступает критический перелом, мсье
Пуаро. Тогда человек стоит на перекрестке и должен выбирать. Моя профессия меня
чрезвычайно интересует, и мне очень, очень жаль бросать ее. Но есть и другие
цели и требования... Есть, наконец, счастье, человеческое счастье, без которого
мы ничто, мсье Пуаро.
Пуаро ничего не сказал. Он ждал.
— Есть одна леди, моя пациентка. Я ее очень люблю. Ее муж
причиняет ей только горе и делает ее бесконечно несчастной. Он наркоман. Если
бы вы были врачом, вы бы знали, что это такое. У нее нет собственных денег, и
она не может оставить его... Некоторое время я колебался, но теперь решился.
Она и я уезжаем в Кению, чтобы начать там новую жизнь. Надеюсь, она узнает
счастье. Она столько страдала в жизни!..
Он опять замолчал. Затем сказал более резким тоном:
— Я говорю вам обо всем этом, мсье Пуаро, потому, что скоро
эта новость станет достоянием гласности, а чем скорее узнаете вы, тем будет
лучше.
— Понимаю, — откликнулся Пуаро. Через минуту он добавил: —
Вы берете с собой флейту, я вижу.
Доктор Брайант улыбнулся.
— Моя флейта — мой старейший друг, мсье Пуаро... Когда ничто
не помогает, остается музыка.
Его рука любовно погладила футляр. Затем Брайант встал и
поклонился.
Пуаро тоже встал.
— Мои наилучшие пожелания вам на будущее, мсье, того же
самого желаю и мадам, — сказал Пуаро.
Когда Фурнье присоединился к своему другу, Пуаро, сидя у
столика, договаривался о вызове по междугородному телефону Квебека.
Глава 24
Сломанный ноготь
— Что такое?! — завопил Фурнье. — Вы все еще возитесь с этой
наследницей? Решительно, у вас idue fixe!
— Что вы, что вы, — возразил Пуаро. — Но ко всему следует
подходить методично и последовательно. Нужно покончить с одним, прежде чем
браться за другое. — Он оглянулся. — А вот и мадмуазель Джейн. Полагаю, вы
приступите к dujeunner. Я присоединюсь к вам, как только освобожусь.
Фурнье молча, неохотно согласился, и они с Джейн направились
в ресторан.
— Ну, — с любопытством спросила Джейн, — какова же она из
себя?
— Немного выше среднего роста, смуглая, курчавая, острый
подбородок...
— Вы говорите точно так, как пишут в паспортах, —
усмехнулась Джейн. — Мой паспорт просто оскорбителен. Весь состоит из слов
«средний» и «обычный». Нос — средней длины; рот — обычный; лоб — обычный;
подбородок — обычный.
— Но глаза — не обычные, — сказал Фурнье.
— Они серые, это не особенно восхитительный цвет.
— Кто вам сказал, мадмуазель, что это не восхитительный
цвет? — лукаво спросил Фурнье. Джейн рассмеялась:
— Вы необыкновенно умело владеете английским! Но расскажите
мне еще об Анне Морисо. Она красива?
— Assez bien, осторожно ответил Фурнье. — И она не Анна
Морисо. Она Анна Ричардс. Ее муж в Канаде или где-то в Америке. Он рассказал
Джейн о жизни Анны. Как раз когда он заканчивал свое повествование, к ним
присоединился Пуаро. Выглядел он слегка удрученным.
— Ну что, mon cher? — спросил Фурнье.
— Я разговаривал с начальницей — матушкой Анжеликой. Знаете
ли, это романтично — трансатлантический телефон! Поговорить вот так запросто с
человеком, находящимся чуть ли не по другую сторону земного шара...