– Простите.
– Пожалуйста. Ваша ошибка вполне понятна. Я занимаю купе,
где прежде ехал он.
Мсье Бука в ресторане не было. Пуаро огляделся, выясняя, кто
еще отсутствует.
Отсутствовали княгиня Драгомирова и венгерская пара, а также
Рэтчетт, его лакей и немка-горничная.
Шведка вытирала слезы.
– Я глупая, – говорила она. – Такая нехорошая плакать. Что
бы ни случилось, все к лучше.
Однако далеко не все разделяли эти подлинно христианские
чувства.
– Все это, конечно, очень мило, – горячился Маккуин, – но
неизвестно, сколько еще нам придется здесь проторчать!
– И где мы, что это за страна, может кто-нибудь мне сказать?
– чуть не плача, вопрошала миссис Хаббард.
Когда ей объяснили, что они в Югославии, она сказала:
– Чего еще ожидать от этих балканских государств?
– Вы единственный терпеливый пассажир, мадемуазель, –
обратился Пуаро к Мэри Дебенхэм.
Она пожала плечами:
– А что еще остается делать?
– Да вы философ, мадемуазель!
– Для этого нужна отрешенность. А я слишком эгоистична.
Просто я научилась не расходовать чувства попусту.
Казалось, она говорит скорее сама с собой, чем с Пуаро. На
него она и не глядела. Взгляд ее был устремлен за окно, на огромные сугробы.
– У вас сильный характер, мадемуазель, – вкрадчиво сказал
Пуаро. – Я думаю, из всех присутствующих вы обладаете самым сильным характером.
– Что вы! Я знаю человека, куда более сильного духом, чем я.
– И это…
Она вдруг опомнилась: до нее дошло, что она разговаривает с
совершенно незнакомым человеком, к тому же иностранцем, с которым до этого утра
не обменялась и десятком фраз. И засмеялась вежливо, но холодно:
– К примеру, хотя бы та старая дама. Вы, наверное, ее
заметили. Очень уродливая старуха, но что-то в ней есть притягательное. Стоит
ей о чем-нибудь попросить – и весь поезд бросается выполнять ее желание.
– Но точно так же бросаются выполнять желания моего друга
мсье Бука, – сказал Пуаро. – Правда, не потому, что он умеет властвовать, а
потому, что он директор этой линии.
Мэри Дебенхэм улыбнулась.
Близился полдень. Несколько человек, и Пуаро в их числе,
оказались в ресторане. При такой ситуации хотелось скоротать время в компании.
Пуаро услышал немало нового о дочери миссис Хаббард и о привычках ныне
покойного мистера Хаббарда, начиная с того момента, когда, встав поутру, этот
почтенный джентльмен ел кашу, и кончая тем, когда он ложился спать, надев носки
работы миссис Хаббард.
Пуаро слушал довольно сбивчивый рассказ шведки о задачах
миссионеров, когда в вагон вошел проводник и остановился у его столика:
– Разрешите обратиться, мсье.
– Слушаю вас.
– Мсье Бук просит засвидетельствовать свое почтение и
спросить, не будете ли вы столь любезны на несколько минут зайти к нему.
Пуаро встал, принес свои извинения шведке и вышел вслед за
проводником.
Это был не их, а другой проводник – высокий, крупный
блондин.
Миновав вагон Пуаро, они пошли в соседний вагон.
Постучавшись в купе, проводник пропустил Пуаро вперед. Они оказались не в купе
мсье Бука, а в купе второго класса, выбранном, по-видимому, из-за его большого
размера. Однако несмотря на это, оно было битком набито.
В самом углу восседал на скамеечке мсье Бук. В другом углу,
возле окна, созерцал сугробы коренастый брюнет. В проходе, мешая пройти Пуаро,
стояли рослый мужчина в синей форме (начальник поезда) и проводник спального
вагона Стамбул – Кале.
– Мой дорогой друг, наконец-то! – воскликнул мсье Бук. –
Входите, вы нам очень нужны.
Человек у окна подвинулся. Протиснувшись, Пуаро сел напротив
своего друга. На лице мсье Бука было написано смятение. Несомненно, произошло
нечто чрезвычайное.
– Что случилось? – спросил Пуаро.
– И вы еще спрашиваете! Сначала заносы и вынужденная остановка.
А теперь еще и это!..
Голос мсье Бука прервался, а у проводника спального вагона
вырвался сдавленный вздох.
– Что – и это?
– А то, что в одном из купе лежит мертвый пассажир – его
закололи.
В спокойном голосе мсье Бука сквозило отчаяние.
– Пассажир? Какой пассажир?
– Американец. Его звали… – Он заглянул в лежащие перед ним
списки. – Рэтчетт… Я не ошибаюсь… Рэтчетт?
– Да, мсье, – сглотнул слюну проводник. Пуаро взглянул на
проводника – тот был белее мела.
– Разрешите проводнику сесть, – сказал Пуаро, – иначе он
упадет в обморок.
Начальник поезда подвинулся; проводник тяжело опустился на
сиденье и закрыл лицо руками.
– Брр! – Пуаро вздрогнул. – Это не шутки!
– Какие тут шутки! Убийство уже само по себе бедствие первой
величины. А к тому же, учтите еще, что и обстоятельства его весьма необычны. Мы
застряли и можем простоять здесь несколько часов кряду. Да что там часов –
дней! И еще одно обстоятельство: почти все страны направляют представителей
местной полиции на поезда, проходящие по их территории, а в Югославии этого не
делают. Вы понимаете, как все осложняется?
– Еще бы, – сказал Пуаро.
– И это не все. Доктор Константин – извините, я забыл вас
представить: доктор Константин, мсье Пуаро. – Коротышка брюнет и Пуаро
обменялись поклонами. – Доктор Константин считает, что смерть произошла около
часу ночи.
– В подобных случаях трудно сказать точно, но, по-моему,
можно со всей определенностью утверждать, что смерть произошла между полуночью
и двумя часами.
– Когда мистера Рэтчетта в последний раз видели живым? –
спросил Пуаро.
– Известно, что без двадцати час он был жив и разговаривал с
проводником, – ответил мсье Бук.
– Это верно, – сказал Пуаро, – я сам слышал этот разговор. И
это последнее, что известно о Рэтчетте?
– Да.
Пуаро повернулся к доктору, и тот продолжал:
– Окно в купе мистера Рэтчетта было распахнуто настежь,
очевидно, для того, чтобы у нас создалось впечатление, будто преступник
ускользнул через него. Но мне кажется, что окно открыли для отвода глаз. Если
бы преступник удрал через окно, на снегу остались бы следы, а их нет.