Против часовой стрелки - читать онлайн книгу. Автор: Елена Катишонок cтр.№ 45

На самом деле, проскользнула мысль, трудовой стаж и надо бы отсчитывать от Гражданской войны, от Ростова-на-Дону. Родной город обоих родителей, тот неуютный, голодный и выморочный Ростов вспоминать было все же… весело:

Купите бублички,

Горячи бублички,

Платите рублички,

Да поскорей!

И в ночь ненастную

Меня, несчастную

Торговку частную,

Ты пожалей.

Бойкая песня захлестнула, как весенний разлив, не один Ростов, но и Одессу, и весь юг, если не всю Россию. Жалостные слова настолько не вязались с бесшабашным ритмом, что, как бы ни сокрушалась торговка о своей судьбе, пожалеть ее было никак не возможно.

Ирочка частенько бывала такой торговкой — то вечерами, то по воскресеньям, когда особенно охотно «платили рублички». Случалось, платили и керенки — было бы за что платить. Она ездила в дальние станицы за мукой и за постным маслом, а потом пекла пирожки — то с капустой, то с требухой, и ходила по вечерним улицам с лотком.

Ночь надвигается,

Фонарь качается,

Толпа вливается

В ночную тьму,

А я, несчастная

Торговка частная,

Всю ночь ненастную

Одна стою.

Пел весь Ростов, пела и она, легко импровизируя и так меняя оригинальные слова, что теперь уже не могла бы сказать, как петь правильно? Да это было не важно: пирожки раскупали быстро, и она спешила домой.

Не всегда это были пирожки — бывало, что и папиросы: Мотя с Андрюшей крутили и набивали гильзы, а сестра шла торговать. Курево шло нарасхват, особенно с вокальным сопровождением:

Отец мой пьяница,

Над рюмкой чванится,

К бутылке тянется

Который год…

За вокал платили дополнительно, охотно и щедро. Очень уж курьезно выглядела милая, скромно и опрятно одетая барышня, звонко поющая:

Я неумытая,

Тряпьем прикрытая…

С удовольствием останавливались послушать про отца-пьяницу и прочие душераздирающие перипетии жизни обаятельной торговки:

…А мать пропащая,

Сестра гулящая,

А я курящая,

Смотрите — вот!

В этом месте Ирочка картинным жестом подносила ко рту папиросу; зрители смеялись и быстро раскупали весь лоток. Певица торопилась домой, где, кстати, обреталась и настоящая ее сестра, которая тоже гуляла, но не далее, как под стол пешком.

Нет, такое не впишешь. Даже из песни ясно: «торговка частная», а частникам пенсии не начисляют. Да и невелик труд с лотком ходить по улицам, мало ли было ей подобных! Самое трудное было втиснуться в поезд, куда лезли все такие же, как она, только взрослее, а значит, сильнее и опытнее. Могли отпихнуть — и отпихивали. Домой с пустыми руками не придешь: дома есть нечего. Ждать следующего поезда… А когда он придет? С отчаянием цеплялась за ускользающий поручень — главное, не отпустить — а ноги, всегда легкие, не поспевали за набирающими ход колесами…

Но в станицу — легко, самое трудное — назад.

И самое страшное: руки заняты.

В руках мешок.

Не у нее одной — у всех: за то их и называли мешочниками.

И хорошо, если мешок: мешок уронишь, так поднять можно. А если бутыль с маслом?.. Такое сокровище несешь, как младенца: не дай Бог уронить.

Так, с молитвой, и бежала к станции.

— Большая бутылка? — спрашивала внучка.

— Не «бутылка», а бутыль. Четверть. Четвертная бутыль.

— Четвертинка, как водка? — Лелькина жизнь обогатилась новым опытом.

— Нет! — досадовала бабушка, — это… Погоди, дай вспомнить… Ну да: три литра, так и есть. Четверть — три литра и будет. Никакая не четвертинка.

Как бутыль ни вытирай, а скользит. Из рук выпустить — Боже сохрани! А если и пшеном или мучицей разживешься, да масло это — тогда как?

В поездах тоже по-разному случалось. Кто руку подаст, кто подсадит; другой, наоборот, столкнуть норовит. Хорошо, если вступится кто, но такое случалось редко. Бывало, что поезд останавливали солдаты: проверка документов.

Какие у тех людей документы, помилуйте?

Гоните рублички,

Да поскорей…

А если нет денег? Ничего, кроме мешка? Мешок и был документом: отберут, и скажи спасибо, если с поезда не ссадят.

От проверок люди лезли на крышу: прятались. С крыши ее тогда и столкнули, на полном ходу.

Это тоже — Гражданская война?..

Как осталась жива? — Бог весть. Или мешок спас, к спине привязанный, но только не убилась, хотя долго лежала без памяти. И тут Господь уберег от лихого человека, каких немало было вокруг Ростова в то время. Кое-как выбралась на проселок, а дальше не смогла: ноги не держали. Спасибо, ехали мимо станичники. Баба запричитала; уложили в телегу, с привязанным мешком, и довезли до дому. «Я уж голову потеряла», — суетилась мать, не подозревая, что дочка чуть не потеряла ее в буквальном смысле. Во всяком случае, свирепые головные боли начались вскоре после того эпизода и уже не оставляли ее.

Забавно, что до сих пор помнились названия станиц: Черкасская, Александровка, Самарская, Тасман… Когда кончалось лето, везла оттуда фрукты, а потом стояла с матерью на майдане — торговала.

И тогда, и теперь слова «мешочник» и «спекулянт» бранные, а за что? На этих мешочниках держалась торговля между Ростовом и отдаленными станицами. Горожане везли какие-то безделки: фарфоровые чашки, что-то из обуви, мануфактуру — в обмен на муку и сало; наиболее расторопные, как «торговка частная» Ирочка, из натуральных продуктов извлекали двойную пользу: кормились сами и кормили других, после чего везли в станицы вырученные «рублички» для более полноценной торговли.

Попробуй запиши такое в трудовой стаж…

А если бы не эти теплушки, при одном воспоминании о которых холод по спине, не станицы, не мешки, пригибавшие ее к земле, трудно сказать, как сложилась бы судьба их семьи. Ведь сама Ира жила в пансионе для детей беженцев, жила на всем готовом, к тому же ее учили немецкому, французскому и прочим школьным премудростям. Какие-то французские словечки прильнули к памяти, как тополиный пух Ростова к волосам, да так и остались. Жизнь в пансионе совсем не походила на прежнюю, домашнюю, как и шумный южный Ростов ничем не напоминал строгий западный Город, куда хотелось вернуться, как будто можно вернуться хоть куда-нибудь — и застать все, как было.

Девочки спали в просторном помещении с нарядным названием «дортуар», а на уроки ходили в классы. Батюшка первым заметил, что новая пансионерка крестится двумя перстами, и на уроке Закона Божия спрашивал ее много по священному Писанию. Потом осведомился, откуда она приехала, раздумчиво покивал и позволил сесть.