И вдруг я понял, что это Карлотта Адамс! Мужчины я не знал.
Он был хорошо одет, с жизнерадостным, но каким-то бесцветным лицом. Я таких
недолюбливаю.
Карлотта Адамс была одета в очень простое черное платье. Ее
лицо было незапоминающимся – одним из тех подвижных, живых лиц, которые почти
все время кого-то изображают. Оно легко принимало чужие черты, но своих,
узнаваемых, у него не было.
Я поделился своими наблюдениями с Пуаро. Он внимательно
выслушал меня и, склонив к плечу свою яйцевидную голову, цепким взглядом
охватил два столика, к которым я привлек его внимание.
– Стало быть, это и есть леди Эджвер? Да-да, припоминаю, я
видел ее на сцене. Она belle femme
[1]
.
– И хорошая актриса.
– Возможно.
– Вы в этом не уверены?
– Видите ли, мой друг, все зависит от обстоятельств. Если
она играет главную роль в пьесе и все действие вращается вокруг нее, тогда она
играет хорошо. Но я сомневаюсь, что она может сыграть как надо маленькую роль
или даже то, что называют характерной ролью. Пьеса должна быть написана о ней и
для нее. Мне кажется, что она принадлежит к тем женщинам, которых интересуют
только они сами.
Он помолчал и неожиданно добавил:
– Таких людей всю жизнь караулит несчастье.
– Несчастье? – удивленно переспросил я.
– Кажется, я удивил вас, друг мой. Да, несчастье. Потому что
такая женщина видит только одно – себя. Она не замечает горя и бед, которые ее
окружают, тех противоборствующих идей и поступков, которые составляют жизнь.
Нет, они видят только свою дорогу. Поэтому рано или поздно их постигает
несчастье.
Мне стало интересно. Честно говоря, я бы до такого вряд ли
додумался.
– Ну а другая? – спросил я.
– Мисс Адамс?
Пуаро перевел взгляд на ее столик.
– А что бы вы хотели о ней услышать? – улыбаясь, спросил он.
– Только то, что вы о ней думаете.
– А разве я сегодня вечером играю роль прорицательницы,
которая гадает по ладони и рассказывает, кто есть кто?
– Но у вас это получается лучше, чем у кого-либо другого, –
возразил я.
– Как мило, что вы верите в меня, Гастингс. Я тронут. Но
разве вам неизвестно, что каждый из нас – загадка, клубок противоположных
страстей, желаний и склонностей. Mais oui, с'est vrai
[2]
. Мы делаем свои
маленькие выводы и в девяти случаях из десяти оказываемся не правы.
– Только не Эркюль Пуаро, – сказал я, улыбаясь.
– Даже Эркюль Пуаро! О, я отлично знаю, что вы всегда
считали меня тщеславным, но уверяю вас, я человек скромный.
Я рассмеялся.
– Вы – скромный!
– Совершенно верно. Правда, должен сознаться, что своими
усами я действительно немного горжусь. Ничего подобного им я в Лондоне не
видал.
– В этом отношении, – сухо отозвался я, – вы можете быть
совершенно спокойны. Вторых таких нет. Итак, вы не рискуете вынести суждение о
Карлотте Адамс?
– Elle est artiste
[3]
, – просто ответил Пуаро. – Этим все
сказано, не так ли?
– Однако вы не считаете, что ее подстерегает опасность?
– Она нас всех подстерегает, – сурово сказал Пуаро. –
Несчастье всегда терпеливо ждет своего часа. А что касается вашего вопроса, то
скорее всего мисс Адамс ждет удача. Вы, конечно, заметили, что она еврейка?
Я этого не заметил, но теперь, после слов Пуаро, я увидел,
что в ее лице действительно есть что-то семитское. Пуаро кивнул.
– Значит, она удачлива. Хотя следует сказать, что есть такая
дорога, на которой и ее может постигнуть несчастье – мы ведь говорим о
несчастье.
– Что вы имеете в виду?
– Любовь к деньгам. Таких, как она, любовь к деньгам может
лишить благоразумия и осторожности.
– Такое может случиться с каждым, – сказал я.
– Вы правы, но вы или я, во всяком случае, помнили бы об
опасности. Мы бы взвешивали «за» и «против». А если человек слишком любит
деньги, то все остальное остается как бы в тени.
Его серьезность рассмешила меня.
– Королева цыганок Эсмеральда сегодня в хорошей форме, –
поддразнил я его.
– Психология людей очень интересна, – спокойно продолжал
Пуаро, – невозможно интересоваться преступлениями, не интересуясь психологией.
Профессионала занимает не сам акт убийства, а то, что лежит за ним. Вы меня
понимаете, Гастингс?
Я заверил его, что понимаю.
– Я замечал, Гастингс, что, когда мы работаем над
каким-нибудь делом вместе, вы всегда побуждаете меня к физическим действиям.
Вам хочется, чтобы я измерял отпечатки подошв, разглядывал сигаретный пепел и
ползал бы по полу в поисках доказательств. Мне никак не удается убедить вас,
что если удобно устроиться в кресле и закрыть глаза, то решить любую проблему
становится гораздо легче.
– Только не мне, – сказал я. – Когда я удобно устраиваюсь в
кресле и закрываю глаза, со мной всякий раз происходит одно и то же.
– Знаю, – кивнул Пуаро, – это странно! В такие минуты мозг
должен работать с особой четкостью, а никак не спать. Умственная деятельность –
это так интересно, так стимулирует! Функционирование маленьких серых клеточек
доставляет интеллектуальное наслаждение. Они, и только они, выводят нас из
тумана к правде...
Честно говоря, я всегда переключаю свое внимание на
что-нибудь другое, как только Пуаро упоминает о маленьких серых клеточках. Я
столько раз о них слышал!
На сей раз мое внимание было направлено на четырех сидевших
неподалеку людей, и когда я почувствовал, что монолог Пуаро приближается к
концу, то заметил с усмешкой:
– Вы неотразимы, Пуаро. Прелестная леди Эджвер не в силах
оторвать от вас взгляда.
– Должно быть, кто-то объяснил ей, кто я такой, – ответил
Пуаро, безуспешно напуская на себя скромный вид.
– Скорее это ваши знаменитые усы, – сказал я, – она
потрясена их красотой.
Пуаро нежно коснулся усов рукой.
– Да, они уникальны, – констатировал он. – Ах, мой друг, –
цитирую вас – «зубная щетка», которую носите вы, – какой это ужас – какое
варварство – какое насилие над природой! Ступите на верный путь, пока не
поздно, умоляю вас!