— Дай-мне, дай-мне, дай-мне, — нетерпеливо подпрыгивает Надж.
Комнату заполнил волшебный аромат пиццы. Мама кладет коробки на стол и открывает верхнюю:
— Кому экстра папперони с грибами?
— Мне, мне, мне! — кричу я, перекрикивая оглушительное бурчание в животе.
Мама уже готова переложить мою пиццу из коробки в тарелку, как вдруг Газзи хватает ее за рукав:
— Подожди!
— Не трогай! Это моя пицца, — нападаю я на него. — Жди своей очереди!
— Да нет же! Смотрите! — На лице у Газзи застыли то ли испуг, то ли удивление. Он показывает на коробку, и, приглядевшись, я вижу торчащий из толстой сицилианской горбушки крошечный хвостик зеленой проволоки.
— В укрытие! — успеваю крикнуть я, и мы все ныряем кто куда.
В следующую секунду глаза слепят белые всполохи, и оглушительный тарарах! чуть не разрывает мне барабанные перепонки.
Закрыв лицо руками, лежу на полу за диваном. Рядом со мной Клык, практически заслонивший меня своим телом. Что-то где-то потрескивает, а потом наступает странная тишина. Такая громкая тишина бывает только после взрыва. В ней кажется громом даже легкое трепетание воздуха от порхающих обрывков бумаги.
— Ты цела? — спрашивает Клык. Уши мне заложило, и голос его звучит, точно сквозь подушку. Я киваю и поднимаюсь на ноги.
— Кто, где? Рапортуйте! — говорю я и мгновенно давлюсь, глотнув пыли. Закашливаюсь, слезы текут ручьем. Каждое дыхание означает очередной глоток пыли и новый приступ кашля.
— Я в порядке, — Надж, спасшаяся в коридоре, выползает оттуда на четвереньках.
— И я цел, — слышу я Иггин голос, но самого его не вижу. Но тут на полу шевелится куча пыли и всяких обломков и превращается в запорошенного, как рождественская елка, Игги.
— Я здесь, — подает голос Газман и тоже заходится кашлем.
— Что это было? — ошарашенно спрашивает мама, а Джеб деловито отряхивает с плеч мусор и бодро оповещает:
— Кажется, все целы!
Поразительно, но все мы, действительно, целы и отделались легкими царапинами, неглубокими порезами и синяками. Тотала словно в сухарях обваляли и вот-вот поджарят. Если бы Газзи вовремя не заметил проволоку, мы бы уже и сами были похожи на плоскую свежеиспеченную пиццу. С большим количеством красного соуса. Только томатного ли?
— Что, что это было? — снова и снова повторяет мама. Она совершенно обалдела и только и делает, что ощупывает нас по очереди, проверяя, целы ли кости.
— Приветственный салют! — отвечаю я, подхватывая на ходу наши скудные манатки. — Стая, ноги в руки, и вперед. Того и гляди, сюда менты нагрянут!
12
Мы разделились. Мама и Джеб какое-то время оставались на нашей «безопасной» явочной квартире, а мы побыстрее смылись. Минут через тридцать встретились в неприметном мотеле на хайвее на подъезде к городу. Они ехали на машине, а мы летели над ними, следя, нет ли за ними хвоста. Но вроде все было тихо — никакого преследования. Думаю, тот, кто подложил нам бомбу, решил, что она взорвалась у нас в руках, и все мы уже уничтожены. Нас уже давненько никто не взрывал и не преследовал. Судя по тому, как мы все среагировали, мы, видно, отвыкли от таких напрягов и расслабились. А напрасно. Пора запомнить: опасность подстерегает за каждым углом.
После того как мы отряхнулись и почистились, так что стало можно показаться людям на глаза, не вызывая лишних вопросов, мама и Джеб сняли два номера рядом. Мы подождали, пока путь был свободен, и вся стая пробралась внутрь. Может, повезет, и хоть здесь мы ненадолго окажемся в безопасности.
В ту ночь, когда все заснули, мы с мамой долго разговаривали в темноте. Я свернулась на диване калачиком у нее под боком и изо всех сил старалась не представлять себе, как прекрасна была бы жизнь, если бы всегда можно было с ней так болтать.
— Как ты думаешь, кто бы мог такое устроить? — она никак не успокоится и все еще здорово нервничает.
Пожимаю плечами:
— Да кто угодно. Любые из наших врагов, любые из наших друзей, которые только притворяются друзьями. Или те, кто работает на одних или на других. А может, правительственной шайке не понравились наши ответы.
Она затрясла головой:
— Вот в это я не верю. Они, конечно, давили и явно ситуацию до конца не понимают, но до такого не опустятся. Уверена, правительство за этим нападением не стоит.
— А Джебу ты абсолютно доверяешь?
— Доверяю… — задумчиво отвечает она. — Но вам все равно надо быть настороже. Всегда и со всеми.
Я киваю:
— Прямо не знаю, что мы теперь после всего этого будем делать?
— А как насчет правительственного предложения определить вас в школу? — улыбается мама. — Может, в свете сегодняшнего происшествия к нему стоит вернуться?
— Нет.
— Я всегда буду рада вам дома. Место найдется, — она берет меня за руку.
Я снова мотаю головой:
— Это рискованно. Зачем же я тебя подставлять буду! И Эллу тоже! То есть, даже если буду, то все же не очень часто. Раз ты нам помогаешь, значит, и ты в опасности. Например, хоть сегодня.
— Но все равно ты знай, что у тебя и у стаи всегда есть приют.
— Ладно, буду знать. Мне бы только хотелось, чтобы мы с тобой почаще вместе были.
— И мне. Мне очень о многом хочется с тобой поговорить. Я ведь так мало о тебе знаю. — Она в нерешительности помедлила. — У тебя с Клыком что-то есть?
Глаза мои округлились, а к щекам прилила кровь, и я неубедительно забормотала:
— Нет… Что ты имеешь в виду?
Мама погладила меня по голове и постаралась стереть с лица беспокойство.
— Ничего. Просто будь осторожна. — Она целует меня в лоб. — Есть всякая боль. И не только от ударов и синяков.
Как будто я этого сама уже не знаю.
13
— Эй, Макс! — Это Клык. Его голос.
Я сразу проснулась и села, натягивая на себя простыню:
— Что? Что случилось?
— Ничего. Пойдем полетаем. — Клык мотнул головой. Я огляделась. Девочки спят в этой комнате с мамой. Наша мужская половина — в соседней. За окном глухая ночь, но от лунного света светло.
— Почему? — шепчу я.
Он неожиданно улыбается, и мое сердце счастливо прыгает в груди.
— Нипочему. Потому что мы можем.
Летать я всегда готова. Особых аргументов или уговоров мне не нужно. Клык выскользнул наружу в едва приоткрытую дверь, а я наспех натягиваю джинсы и куртку. Выйдя вслед за ним, бегу в самый темный угол парковки и прямо с разгона взмываю в небо.