Киномания - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Рошак cтр.№ 171

— Но критический разбор Саймона связан с Каслом. А это связано с тайными эффектами. А это связано с сиротами, с их религиозным учением, их историей… В каком месте резать?

— Все очень просто. Сохрани все, что у тебя есть про Касла для большого исследования, которое, насколько я понимаю, ты все же собираешься закончить до ухода на пенсию. Или нет?

— В последнее время оно лежит без движения…

Клер устало вздохнула.

— Типичный случай. Научный запор. Я ждала от тебя большего, Джонни. — Я начал было объяснять, но она взмахом руки остановила меня, — Прибереги это для своего ученого совета. А в остальном я тебе предлагаю пробежаться по тексту и там, где увидишь слово «сироты», — вымарывай. Вымарай все до конца. Пусть у тебя останется критическая статья, а не репортаж о заговоре.

— Эдуардо именно это и советовал.

Клер была удивлена.

— Он оказался гораздо рассудительнее, чем я думала. — С искренним недоумением она добавила: — Он странная личность. По правде говоря, я так в нем до конца и не разобралась.

— Ты познакомилась с ним на конференции… в Милане?

— На конференции была я, а не он. Мы познакомились на вечеринке после одной бесконечно долгой дискуссии. Не помню, о чем мы говорили. Я напилась вдрызг. Потом мы встретились еще раз у общего знакомого.

— И он тебе сразу же сказал, что он член Oculus Dei?

— Если бы он это сказал, я бы бежала от него сломя голову. Обычно такие психопаты бросаются на тебя, выпучив глаза и роняя слюну. Но Эдди был достаточно умен, чтобы до поры до времени — до нашей третьей или четвертой встречи — хранить это в тайне. К этому времени он почти полностью меня покорил. Ты, наверно, заметил, как он похож на Марчелло Мастрояни. Разве что более поджарый. Ну какая девушка может устоять? Я, конечно же, тогда еще не знала, что он священник — к тому же всерьез давший обет безбрачия. Но он сполна это компенсирует своими речами. Очень умный, очень обаятельный. К тому же знаком со многими из итальянских киношников. Он продолжал устраивать мне встречи, и я была ему за это благодарна. Потом на одной вечеринке я услышала, как он завел с кем-то профессиональный разговор о кинопроекторах. И тут меня осенило. Это я первая подняла вопрос об Oculus Dei. «Вы, случайно, не один из них?» — спросила я. Он ответил утвердительно. После этого мы затеяли долгий разговор об альбигойских корнях Микки Мауса. И я, к своему удивлению, ловила каждое его слово.

— Эдуардо хочет, чтобы я пока воздержался от писаний о сиротах…

— Хорошая мысль.

— …и начал работать с ним над более серьезным и полным исследованием.

— Нет-нет, плохая мысль. Не связывайся с ним, Джонни. Эдуардо — фанатик. Воспитанный фанатик, уверяю тебя, но тем не менее фанатик.

— Зачем же ты тогда нас познакомила?

— Ну уж не для того, чтобы ты с ним сотрудничал. Это стало бы концом твоей карьеры. Ты всю оставшуюся жизнь будешь собирать крохи сокровенных писаний, ловить всякие слухи, гоняться за тенями. Ты как раз подходишь для такой зряшной роли. И потом Эдди — губка. Он любезный, очаровательный, но абсолютно без гроша в кармане. Начни с ним работать, и уверяю тебя, скоро ты начнешь оплачивать его счета. Если он и дальше будет здесь ошиваться, я повешу замок на свой бар.

— Как же, по-твоему, я должен к нему относиться?

— Будь начеку — вот и все. Я хотела, чтобы Эдди дал тебе некоторое представление о том, с чем ты можешь столкнуться. Думаю, теперь ты не будешь совать нос в эти дела.

— Не совать нос? Но как я могу это сделать? Неужели он тебе не говорил, что поставлено на карту? Все поставлено на карту.

— Это речи фанатика. Все никогда не бывает поставлено на карту.

— Как ты можешь это говорить? Ты что, не веришь ему? — Клер не ответила, вместо этого она смерила меня испепеляющим неподвижным взглядом, глаза ее налились злостью. Неужели я сказал что-то не то? Но вопрос этот был неизбежен. Я не мог позволить ей уклониться, — Клер, ты просила меня приехать. Ты сказала, это важно. Ты свела меня с Анджелотти. Ты поручилась за него. Почему — если ты ему не веришь? — Она не сводила с меня взгляда, но теперь я увидел, что ее глаза наливаются слезами. Одна из них перекатилась через ресницы и поползла по щеке. — Клер, ты ведь знала, что я задам этот вопрос. Иначе для чего мне было приезжать? Сироты, средневековое кино и все остальное — это правда? Как ты думаешь — правда?

Она осторожно поставила на тумбочку свой стакан, повернулась и неловко поползла ко мне по кровати. Очень мягко прижалась она лицом к моему плечу, крепко обняла меня.

— Я впутала тебя в эту историю. Поверь мне, я не думала, что все так обернется. Правда. Я просто хотела разделить… я хотела… — Ее голос захлебнулся рыданиями.

— Клер, пожалуйста, скажи мне, ты считаешь…

— Да, — ответила она сквозь слезы. — Я считаю — правда. Ну что? Доволен?

— Боже мой, — сказал я и прижал ее к себе, — Значит, Анджелотти тебя убедил?

— Да при чем тут Анджелотти? На кой он мне сдался?! Вот здесь… — Она чуть отодвинулась и положила руку себе на грудь, — Я знала, что это правда, сто лет назад… когда Розенцвейг рассказал мне эту историю в Париже.

— Розенцвейг? Но ты всегда говорила, что он псих.

— Да, отвратительный, вонючий, маленький, старый псих. Но я слушала то, что он говорил. Я прочла его злосчастную брошюрку. И я знала.

— Но откуда такая уверенность? Я хочу сказать, надежных доказательств все еще нет…

Она отпрянула, но осталась в моих объятиях.

— Доказательства! Что это такое? Вот здесь я знала все. Это чисто инстинктивно. Потому что кино так прекрасно и так волнует… Жизнь в нем намного реальнее, чем наша так называемая реальная жизнь. Оно имеет власть над нами. Я знала, как сильна эта власть. Нет, дело не в сценариях, или звездах, или ракурсах съемки, или еще в чем-нибудь таком. Есть что-то под всем этим. Что-то объединяющее. Я всегда знала, что есть, только не знала — что именно, не знала, как об этом говорить. Потом я прочла эту книжонку Розенцвейга. Половина там была чистая тарабарщина, но только половина. Остальное имело смысл. Или, скажем, я по-своему почувствовала этот смысл. Меня мало интересовало, насколько точен Розенцвейг в деталях. Я была готова поверить, что в фильмах есть что-то сверхъестественное — обаяние, магия, нечто демоническое. Они так завладевают твоим вниманием — они сжирают тебя живьем. Кино — это не только кино. И тут появляется этот сумасшедший старый идиот… может, для того, чтобы увидеть демоническое, и нужен сумасшедший, а может, он на этом и свихнулся — прозрев страшную истину. Как бы там ни было, но он говорил… Что он говорил? Он говорил, что в этом искусстве есть отзвук какого-то космического противостояния. Между чем и чем — одному богу известно. Для меня не имело значения, какими словами ты пользуешься — Добро и Зло, Жизнь и Небытие, Эббот и Костелло. Главная мысль засела мне в голову, она просто… засела там. Не то чтобы я хотела в это верить. Но я знала, что чувствую его — оно проникало в меня из промежутков между кадрами. Я никогда не пыталась облечь это в слова, никогда не хотела говорить об этом. Но я знала. — Она отирала слезы тыльной стороной ладони. Потом с вызовом потрясла головой. — Я решила подняться выше этого.