Киномания - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Рошак cтр.№ 169

Но чему из сказанного можно было верить? Не было ли все это еще одной грандиозной параноидальной химерой? Если да, то Анджелотти полностью захватили перипетии драмы. Его глаза сверкали страстным блеском, его речь лилась потоком безупречного красноречия. К тому моменту, когда он довел свое повествование до межконтинентальных баллистических ракет, я решил немного охладить его пыл, если получится.

— Эдуардо, — прервал я его, пытаясь привнести в его рассказ нотку здорового скептицизма, — по-вашему получается, что вся современная история направляется очень маленькой группкой людей, которые…

— Маленькой? Крохотной. На протяжении четырех-пяти веков не более нескольких сотен.

— И вы искренне считаете, что такая горстка может обладать такой властью?

— Не властью. Влиянием. Сироты редко обладают властью. Власть слишком на виду. Но они в совершенстве владеют искусством влияния. Они ищут место рядом с людьми, располагающими властью. И манипулируют этими людьми, а те манипулируют миром. Рычаги, Джон. Вот в чем секрет. Как говорил Архимед: дайте мне точку опоры, и я переверну мир. У сирот дар отыскивать точки опоры. Там-то они и располагают своих людей. И, конечно, есть еще и фактор времени. Они не торопятся. Вероятно, были периоды, когда поколения катаров приходили и умирали, посвятив все свои жизни тому, чтобы сделать маленький шаг на своем пути, никогда не зная, верное ли направление выбрали, никогда не надеясь увидеть окончательный результат своих усилий, но упорно веря, что где-то должны быть средства для достижения их великой цели. Может ли быть такая вещь, как дьявольская вера? Она, безусловно, есть. Вы это не будете?..

Что? Он показывал на сырную палочку, лежащую на моей стороне стола. Вдруг я понял, что от еды ничего не осталось — Анджелотти поглотил все: баклажан, закуски, салат, пиво. Я подтолкнул к нему палочку. В эти минуты я и думать не мог о еде. Голова у меня кружилась. Всего за один последний час он рассказал мне тайную историю создания первой атомной бомбы, назвав малоизвестных личностей, предположительно сирот, которые подталкивали Роберта Оппенгеймера на путь, ведущий к Хиросиме. В его устах это звучало абсолютно убедительно. Но, выслушав его рассказ, я не находил себе места.

— Я прекрасно понимаю, что вы чувствуете, — сказал он наконец сочувствующим тоном, — Я так долго живу с этими фактами, что они уже не ошеломляют меня. Но я помню: когда мне впервые рассказали об этом, я тоже никак не мог согласиться с услышанным.

Мне нужно было знать, существуют ли какие-либо доказательства того, что он мне рассказал. Он мягко рассмеялся.

— Какие же? Документы? Архивные записи? Конечно же нет. Ничто важное в истории мира никогда не фиксируется на бумаге. Устное слово, частный разговор, джентльменское соглашение, кивок, шепоток, движение бровью. Так строятся состояния, замышляются великие преступления, совершаются жестокости, истребления народов. Власть имущие связаны некоего рода телепатией. Можно обойтись и без слов. Что уж говорить о бумаге. Но разве могут документы сказать что-нибудь, что и так уже очевидно? Я имею в виду новейшую историю во всей ее совокупности. Разве она не является убедительным доказательством? Что еще нужно разумному человеку?

— Что вы хотите сказать?

Анджелотти глубоко вздохнул, потом погрузился в молчание; глаза его закрылись. Он словно бы впал в небольшую медитацию. Когда он начал говорить, глаза его все еще были закрыты.

— Вы, Джон, исследуете кино. Так вот представьте себе, что пять последних веков сжались до одного часа. Разве теперь эта история не становится для вас очевидной? Что мы видим? Любовный роман с властью, которая становится все сильнее. Наша постыдная, но такая пьянящая сделка с Мефистофелем. А власть обращается в оружие — каждое великое открытие, все великие теории. Пушки, бомбы, ракеты, отравляющие вещества, танки, самолеты. Страны становятся мощнее, войны становятся все мощнее… в конечном счете мощь войн превышает мощь мира. Следующая война станет последней. Нам всем это известно. И остается только гадать, выживет ли хоть что-нибудь — термиты, тараканы, бактерии. Соедините войну с микробами, и, возможно, после катастрофы не останется ничего. Будет адский огонь бомбы, шествие чумы, и наконец ядерная зима затмит свет на тысячу лет, а после — ничего, голый камень вместо плодородной почвы. Вы согласны, что это никакая не фантазия? Это выпуск новостей. Кино, которое мы смотрим, безумный прыжок к уничтожению. Вы только представьте себе гения, который организовал такую постановку. Машины, лекарства, инструменты для исследования макро-и микромира. Подумайте, сколько всего было извращено, искажено, отравлено. Как можно объяснить столь удивительную связность этого жуткого сценария? Может ли это быть чистой случайностью? Разве не очевидно, что мы имеем дело с планом, четко расписанным планом? Даже если бы вы ровным счетом ничего не знали о сиротах, то все же в миг ужасающего озарения разве не могли бы сказать себе: «Такое ощущение, будто кто-то это спланировал»? Но мы-то с вами знаем, в чем тут дело, правда? Мы можем сказать: «Это не ощущение, потому что кое-кто и в самом деле это спланировал».

Он вышел на кухню заварить кофе и приготовить десерт, а я остался сидеть ошарашенный и подавленный. Слушая его красивый сильный баритон — его напевный голос звучал, как грегорианские песнопения, — я понял, что означает быть человеком веры, связанным с традицией, которая учит охватывать мыслью века. Анджелотти, ведя свою маленькую, тайную и, возможно, тщетную войну против сирот, явно умел поддерживать свой боевой дух на высоком уровне. Я завидовал его жизненной силе. Что касается меня, то я быт просто раздавлен. Когда он вернулся с двумя дымящимися чашками и блюдечком бисквитов — еще немного еды, которую ему придется проглотить за меня, — я сообщил, насколько безнадежными кажутся мне перспективы.

— Если все, сказанное вами, правда, то я не вижу, чему послужит дальнейшее изучение сирот. Что такого я смогу сделать в промежутке до две тысячи четырнадцатого, чего не смогли сделать другие?

— Не могу сказать точно. Возможно, если вам удастся раздобыть то устройство, о котором вы пишете в своей статье… саллиранд, как вы его называете. Подумайте — ведь с его помощью вы сможете продемонстрировать всем приемы, которыми пользуются сироты в кино.

— Они никогда мне его не дадут.

— Вы уверены? А может, вам удастся его, так сказать, «высвободить»?

— Это значит «украсть»?

Анджелотти застенчиво улыбнулся.

— Будь я иезуитом, я бы предложил вам приемлемое оправдание. Казуистика доминиканцев куда как примитивнее. Можем мы исходить из того, что «на войне все средства хороши»?

Немного тушуясь, я признался:

— Я уже пытался.

— Ах, так?

— У Саймона. Я попросил его дать мне попользоваться саллирандом, но он отказал. А если бы дал, то я бы умыкнул эту штуковину.

— Но возможно, если бы вы вернулись в Цюрих в их кинолабораторию… кто знает? Может, случай и подвернулся бы. Как хотите, но ваше описание этого прибора не очень убедительно.