– Она не сердится, – отвечал за сестру
Седрик. – Молодость есть молодость! До этого, верно, не приходилось бывать
на дознаниях?
– Да, но обидно немножко, – сказал
Александр. – Все так быстро кончилось.
– Мы не можем стоять тут и заниматься болтовней, –
брюзгливо проговорил Гарольд. – Люди кругом. И полно этих, с камерами.
Он подал знак шоферу, и «Даймлер» тронулся с места. Мальчики
весело помахали ему вслед.
– «Все так быстро кончилось!» – сказал Седрик. –
Вашими бы устами, наивная молодежь! Все еще только начинается.
– Пренеприятная история, – сказал Гарольд. –
Крайне некстати. Я полагаю…
Он выразительно взглянул на мистера Уимборна, и тот, плотнее
сжав тонкие губы, с неудовольствием покрутил головой.
– Надеюсь, – произнес он напыщенно, – что с
этим происшествием все разъяснится в самом скором времени. Полиция свое дело
знает. Однако, как сказал Гарольд, история и впрямь пренеприятная.
Говоря это, он смотрел на Люси, и в этом взгляде ясно
читалось неодобрение. «Если б не эта особа, – казалось, говорили его
глаза, – с ее манерой лезть, куда не просят, то ничего бы такого не
стряслось».
Вслух то же – или примерно то же – соображение высказал
Гарольд Кракенторп.
– Кстати, э-э… мисс, э-э… Айлзбарроу, скажите, что
побудило вас залезть под крышку саркофага?
Люси давно было интересно, когда уж кому-нибудь из членов
семьи наконец-то придет в голову задать подобный вопрос. То, что его первым долгом
зададут в полиции, она знала, – удивительно, что никто другой до этой
минуты не додумался сделать то же самое.
Седрик, Эмма, Гарольд и мистер Уимборн, точно по команде,
повернули к ней головы.
Ответ, хорош он был или плох, она, естественно, подготовила
заранее.
– Да откровенно говоря, – отозвалась она
неуверенно, – сама не знаю… Было такое ощущение, что там следует навести
порядок и чистоту. И потом… – она запнулась, – в сарае стоял очень
неприятный, специфический запах…
Она рассчитала точно: все внутренне мгновенно отпрянули от
столь непривлекательного сюжета.
– Да-да, – забормотал мистер Уимборн, –
разумеется… судебный медик сказал, примерно три недели. По-моему, знаете ли,
всем нам полезнее не сосредоточиваться на подобных предметах. – Он
ободряюще улыбнулся Эмме, которая сильно побледнела. – Старайтесь помнить,
что эта несчастная ни к кому из нас не имеет отношения.
– Ой ли? – сказал Седрик. – Откуда у вас эта
уверенность?
Люси Айлзбарроу не без любопытства скосила на него глаза.
Она уже подметила это разительное несходство между тремя братьями. С одной
стороны – рослый Седрик, с лицом, задубелым от житейских бурь, темноволосой
косматой головой и насмешливой повадкой. Из аэропорта явился небритый.
Побрился, правда, перед тем, как ехать на дознание, но ходил до сих пор в том
же, в чем приехал, – похоже, только то, что на себе, у него и было:
поношенные брюки из серой фланели и мешковатый, видавший виды пиджак с
заплатами на локтях. Вылитый персонаж из пьесы о богемной жизни, и тем гордый.
И рядом – его брат Гарольд, полная противоположность,
типичный образчик финансиста, директора могущественных компаний. Высокий,
подтянутый, с прямой осанкой; залысинки на висках, черные усики, безукоризненно
одет: темный, идеального покроя костюм, жемчужно-серый галстук. Весь вид его
выдавал тертого, преуспевающего дельца.
Сейчас он уронил натянуто:
– Совершенно неуместное замечание, Седрик.
– А почему? В конце концов, не в нашем ли ее нашли
амбаре? Для чего-то она пришла туда?
Мистер Уимборн деликатно кашлянул.
– Возможно… м-м… на свиданье. Сколько я понимаю, ни для
кого вокруг не секрет, что ключ держали снаружи, на гвозде.
В его голосе звучало категорическое неприятие столь вопиющих
проявлений халатности. Звучало так явственно, что Эмма сочла нужным
оправдаться:
– Так повелось еще с войны. Ради уполномоченных по
гражданской обороне. Чтобы могли сварить себе там какао на спиртовке и
погреться. А после – все равно жулику польститься в амбаре не на что – ключ там
и продолжали оставлять. Известное удобство, скажем, для членов «Женского
института». Если бы держать в доме, это могло бы создавать сложности –
допустим, они хотят подготовить помещение, а у нас никого нет дома. С живущей
прислугой – другое дело, но когда одни приходящие… – Голос ее замер.
Сказано все это было безучастно, автоматически, – лишь
бы чем-то отговориться, – а мыслями в это время она как будто витала
где-то еще.
Седрик бросил на нее быстрый, озадаченный взгляд.
– Ты чем-то встревожена, сестричка. В чем дело?
Гарольд с сердцем одернул его:
– И ты еще спрашиваешь, Седрик!
– Да, спрашиваю. Допустим, что в Резерфорд-Холле убита
кем-то в амбаре молодая незнакомка – несколько смахивает на викторианскую
мелодраму – и допустим, для Эммы это поначалу было потрясением, но Эмма –
человек здравомыслящий, всегда такой была, и мне непонятно, почему она до сих
пор не успокоится. Черт возьми, ко всему привыкаешь.
– Не знаю, как ты, но есть люди, которым довольно
сложно привыкнуть к таким фактам, как убийство, – едко заметил Гарольд. –
У вас, охотно верю, на Майорке человека убьют и не поморщатся…
– Ивисе, а не Майорке.
– Это одно и то же.
– Вовсе нет – это совсем другой остров.
Гарольд, не слушая, продолжал:
– Так вот, – возможно, ты, живя среди
темпераментных южан, воспринимаешь убийство как рядовое, будничное событие,
однако у нас в Англии подходят к таким вещам серьезно. И потом, Седрик, –
прибавил он с нескрываемым раздражением, – появляться в публичном месте,
на дознании, в такой одежде…
– А чем тебе плоха моя одежда? Мне в ней удобно.
– Тем, что она не подходит для такого случая.
– Ну, что поделаешь, другой у меня с собой нет. Не
прихватил чемодан с гардеробом, когда сорвался с места и полетел сюда
поддержать в трудный час родную семью. Я – художник, художники любят носить
удобную одежду.
– Ты что, все еще пытаешься писать?
– Пытаешься? Знаешь, Гарольд…
Мистер Уимборн с важным видом прочистил горло.
– Эти споры ни к чему не ведут, – сказал он
укоризненно. – Надеюсь, милая Эмма, что до того, как вернуться в город, я
услышу от вас, чем еще могу быть вам полезен.