Он помолчал, серьезно улыбнулся и поманил епископа Эркенвальда, который встал, чтобы произнести проповедь — на его белой накидке с красными полосами были вышиты серебряные кресты.
Я застонал. Нам полагалось обсуждать, как избавить Темез от врагов, а вместо этого нас мучили тупым благочестием.
Я давно уже научился не обращать внимания на церковные службы. Такова была моя несчастливая судьба — мне приходилось выслушивать слишком много служб, и слова большинства из них стекали с меня, как дождь с только что уложенной тростниковой крыши. Но в хриплых разглагольствованиях Эркенвальда было несколько моментов, когда я начинал обращать внимание на то, что он говорит. Потому что его проповедь была не об отстройке разрушенных городов, ни даже об угрожающих Лундену язычниках — вместо этого он поучал Этельфлэд.
Он стоял возле алтаря и орал. Эркенвальд всегда был злобным человеком, но тем весенним днем в старом римском зале его просто переполняла яростная злоба. Его устами, заявил он, говорит сам Господь. Господь послал свое слово, а словом Божьим нельзя пренебречь, иначе серное пламя преисподней поглотит все человечество. Эркенвальд ни разу не упомянул имени Этельфлэд, но так пристально смотрел на нее, что никто в зале не усомнился, что послание христианского Бога предназначалось именно этой бедняжке. Господь, похоже, даже написал свое послание в Евангелии, и Эркенвальд схватил копию книги с алтаря, поднял ее так, чтобы падающий из дымового отверстия в крыше свет озарил страницу, и прочитал вслух:
— «Быть целомудренными, — он поднял глаза и свирепо уставился на Этельфлэд, — чистыми! Попечительными о доме! Добрыми! Покорными своим мужьям!»
[8]
Вот слова самого Бога! Вот что Господь наказал женщинам! Быть целомудренными, быть чистыми, быть попечительными о доме, быть покорными! С нами говорил Бог!
Произнося последние четыре слова, он почти корчился в экстазе.
— Бог до сих пор говорит с нами! — Эркенвальд посмотрел на крышу, словно мог мельком увидеть бога, заглядывающего в дыру в потолке. — Бог говорит с нами!
Он читал проповедь больше часа.
Его слюна блестела в бивших через дымовую дыру солнечных лучах. Он корчился, он кричал и содрогался. И снова и снова возвращался к словам из Евангелия, что жены должны быть покорны своим мужьям.
— Послушны! — проорал Эркенвальд еще разок и сделал паузу.
Я услышал стук в дальнем конце зала — стражник опустил на пол свой щит.
— Послушны! — снова завопил Эркенвальд.
Этельфлэд высоко держала голову. Оттуда, где я стоял — из-за ее спины, — казалось, что она смотрит прямо на этого сумасшедшего, злобного священника, который теперь сделался епископом и правителем Лундена.
Этельред рядом с ней заерзал, но, когда я несколько раз мельком видел его лицо, у него был на редкость самодовольный вид.
Большинство людей в зале явно скучали, и лишь один из них, Беокка, казалось, не одобрял проповедь епископа. Один раз он поймал мой взгляд и заставил меня улыбнуться, негодующе приподняв бровь. Я был уверен: дело не в том, что Беокке не нравится послание Господа, просто он убежден — оно не должно читаться так публично.
Что же касается Альфреда, тот невозмутимо смотрел на алтарь, пока бесновался епископ, но кажущейся невозмутимостью король маскировал свою причастность к происходящему: эта горькая служба никогда не произошла бы без ведома и дозволения короля.
— Послушными! — снова завопил Эркенвальд и уставился вверх, на небеса, будто одно это слово решало проблемы всего человечества.
Король одобрительно кивнул, и мне пришло в голову, что Альфред не только одобрил шумную проповедь Эркенвальда — но, возможно, и потребовал, чтобы тот ее прочел.
Может, король считает, что публичное увещевание спасет Этельфлэд от битья исподтишка?
Послание явно соответствовало философии Альфреда, потому что тот верил: королевство сможет процветать лишь тогда, когда будет управляться с помощью законов, получая распоряжения от правительства, будет послушно воле Бога и короля.
Но как он мог смотреть на свою дочь, видеть ее синяки — и одобрять все это? Он ведь всегда любил своих детей. Я наблюдал, как они растут, и видел, как Альфред играет с ними, однако его религия позволяла ему унижать любимую дочь.
Иногда, молясь своим богам, я отчаянно благодарю их за то, что те позволили мне спастись от бога Альфреда.
У Эркенвальда наконец иссякли слова. Наступило молчание, а потом Альфред встал и повернулся к нам лицом.
— Слово Господа, — сказал он, улыбаясь.
Священники пробормотали короткие молитвы, после чего Альфред покачал головой, словно выбрасывая из нее дела благочестия.
— Город Лунден теперь — истинная часть Мерсии, — сказал он, и через зал пронесся одобрительный, более громкий шум. — Я вверил гражданское правление этим городом епископу Эркенвальду, — он повернулся к епископу и улыбнулся ему, а тот самодовольно ухмыльнулся и поклонился, — а господин Утред будет отвечать за оборону города.
Альфред посмотрел на меня. Я не поклонился.
Тогда Этельфлэд повернулась. Я думал, она не знает, что я нахожусь в этом зале, но, когда произнесли мое имя, она повернулась и пристально посмотрела на меня. Я подмигнул ей, и на ее покрытом синяками лице появилась улыбка.
Этельред не видел, как я подмигнул. Он демонстративно игнорировал меня.
— Город, конечно, — продолжал Альфред, и его голос внезапно стал ледяным, потому что он заметил, как я подмигиваю, — находится под властью и правлением моего любимого зятя. Со временем Лунден станет ценной частью его владений, однако в данный момент мой зять милостиво согласился, чтобы Лунденом управляли опытные в таких делах люди.
Другими словами, Лунден, может, и был частью Мерсии, но в намерения Альфреда не входило, чтобы он уплыл из рук восточных саксов.
— Епископ Эркенвальд имеет полномочия установить размеры пошлин и взимать налоги, — объяснил Альфред, — и одна треть денег будет тратиться на нужды гражданского правительства, одна треть — на церковь, а одна треть — на защиту города. И я знаю, что под руководством епископа и с помощью Всемогущего мы сможем возвести город, который прославит Христа и Его церковь.
Большинство людей в зале были мне незнакомы — почти все они являлись мерсийскими танами, призванными в Лунден на встречу с Альфредом. Среди них находился и Алдхельм — его лицо все еще было черным и окровавленным после того, как я его избил. Один раз он взглянул на меня и моментально повернулся в другую сторону.
Призыв короля был неожиданным, и лишь немногие таны добрались до Лундена. Теперь эти люди слушали Альфреда довольно вежливо, но почти все они разрывались между двумя господами. Северная Мерсия находилась под правлением датчан, и только южную часть страны, граничащую с Уэссексом, можно было назвать землей свободных саксов. Но даже эта земля жила в постоянном беспокойстве.