Малышевский перевел дух и потер лицо ладонями.
– Значит так, – сказал он. – Никто вас от
работы не отстраняет. Но второй такой ошибки я не прошу, уж не обессудьте…
Теперь к делу. Час назад звонил Стробач. Вы были правы. Ниточку в Латвии он
отыскал. И не просто ниточку – канат. Трос. Веревку, на которой мы фигуранта и
подвесим.
Мазур поднял глаза. Это было полной неожиданностью.
– Нашел? – тихо спросил он.
– Нашел. Основные материалы передал по факсу, остальное
привезет лично. И это, доложу я вам, бомба. Железные данные. Непробиваемые. Так
что за работу, пока он не понял, куда ветер дует.
– Кто?
Малышевский посмотрел на Больного. Тот встал, отвернулся к
окну. И буркнул нехотя:
– Кривицкий. Моя правая, мать его, рука.
Часть вторая - Суд линча в славянском интерьере
Глава 11
Прибежали санитары
Языка взять оказалось не просто, а очень просто. Конечно, он
работал не один, черновую работу выполняла дюжина приданных им в помощь
ребятишек на трех машинах – именно они вели объект, причем, надо отдать им
должное, работали ювелирно, комар носа не подточит. Еще трое занимались чисто
техническими вопросами прослушки и видеонаблюдения.
Командовал этим приданным подразделением некто Василь,
парнишка толковый, как определил Мазур наметанным за долгие службы глазом.
Ну а сам адмирал и вернувшийся из Латвии Стробач являли
собой мозговой центр – осуществляли общее руководство и разрабатывали план
предстоящей операции. Кто скажет, что это легко – пусть попробует.
В конце концов, вся ответственность лежала именно на них
двоих, а после прокола с Говоровым штрафных очков Мазур заработал много, и в
результате неудачи (тьфу-тьфу-тьфу) никого не будет интересовать, что объект
оторвался, к примеру, на Крещатике или, скажем, на площади Льва Толстого у
ресторана «Конкорд» совсем не от Мазура, а конкретно от Василя.
Но это так, маргинальные вопросы, заметки на полях. Мазур в
последнее время именно так и работал – мозгом. Руководящая работа, блин.
Вообще, перед планированием предстоящей акции Мазур и
Стробач долго выбирали между двумя вариантами: силовым и – как бы правильнее
выразиться – дипломатическим… И не столько выбирали, сколько спорили с
олигархами. Стробач, а Мазур-то и подавно, больше склонялись ко второму: очень
уж им не хотелось в очередной раз устраивать «маски-шоу». Еще одного прокола
Малышевский Мазуру бы не простил… Вот вызывал силовой вариант у Мазура
внутренний протест, и все. Именно поэтому он и предлагал для начала пригласить
Кривицкого на разговор, ну а уж если тот откажется, тогда – тогда звиняйте,
дядьку, сами напросились!
Однако Малышевский и Больной, внимательнейшим образом
ознакомившись с убойными материалами, привезенными Стробачом из Латвии,
завелись, на этой почве спелись, и – не отступали от своего ни на шаг. Причем
доводы они приводили не столько логические, сколько эмоциональные.
– Вы «Войну и мир» читали? – наконец вдруг спросил
Больной, кривя тонкие бескровные губы, когда все аргументы обеих сторон были
исчерпаны.
– Когда-то, – осторожно ответил Мазур, не понимая,
куда клонит Иван Сергеевич.
– Помните, там в конце Кутузов говорит про Наполеона:
«Мордой – и в говно»?
– Признаться откровенно – не помню…
– Ну, неважно. Так вот: мы тоже хотим Кривицкого
сначала мордой в говно, а уж потом разговоры с ним разговаривать. Взять его
тепленького, ласты за спину, рожей по асфальту повозить… Опустить, короче.
– В переносном, конечно, смысле, – уточнил
Малышевский.
– Конечно, в переносном. Но чтоб, сука, прочувствовал и
проникся, чем дело пахнет. Это ясно?
На такой довод у Мазура со Стробачом возражений не нашлось,
и они вынуждены были отступить. По всему выходило, что мирного диалога с
Крепышом не получится. А значит, что? А значит, придется пригласить пана Кривицкого
в гости таким образом, что у него не будет возможности для отказа. Других
вариантов не было.
* * *
Мазур и Василь выехали на рекогносцировку в поселок с хитрым
названием Кончи-Заспа. Собственно, Мазуру ехать не было никакой нужды – ребятки
отработали бы задание точно и в полном объеме… Но вот поехал. Отчего-то захотел
сам определиться на местности, посмотреть, понюхать воздух. Проблемы с тамошней
милицией, охранявшей сей элитный поселок, не волновали никого. Все же Мазур был
цельным полковником местной спецуры, при подлинном удостоверении, –
правда, на другое имя, хотя и с его фотографией. У Василя, надо полагать, тоже
корочки в кармане наличествуют…
Выехав из Киева на Обуховское направление, этакое местное
Рублевское шоссе, Мазур удивился, до чего похожи эти две элитные,
правительственные трассы. Французский Городок, Романово, Золотые Ворота – все
эти поселки как две капли воды напоминали российские Жуковки, Горки… Даже
Серебряный Бор здесь свой имелся!
А между селами Плюты и Козин, в двадцати пяти километрах от
Киева, расположился Кончи-Заспа – вовсе уж элитный район загородных построек.
– Вон там Кучма жил, – сообщил Василь, ткнув
пальцем в стекло. И зачем-то добавил: – Сотка земли здесь стоит от десяти тысяч
баксов, вилла – от двух с половиной миллионов.
Мазур нейтрально пожал плечами – мол, у нас не меньше.
– Это я не к тому, – сказал Василь. – Это я к
тому, что… Тут в Киеве верещат на каждом углу, что денег нет, работы нет,
зарплаты и пенсии маленькие, кушать не на что, и вообще не прожить…
– Это смотря у кого нет денег, – философски
заметил Мазур, разглядывая особнячки.
Сходство с рублевскими и подмосковными было поразительное.
Въехав в поселок (причем на посту удостоверения Мазура и Василя, как и
предполагалось, оказали свое магическое действие), Мазур как будто попал в
Россию, в Жуковку, только не свою, а ту, элитную.