Он подумал, не она ли писала для Тедди воскресные проповеди. Должно быть, о любви и обязательствах. Прихожане рыдали от восторга.
Если мужчина поцеловал женщину, то он обязан объявить о вечной любви и верности до конца своих дней? Эта женщина - идиотка. Ханжа. Лицемерка. Ее место в доме сельского священника. Или в монастыре. Или в сумасшедшем доме.
Черт бы побрал этот сюртук.
Она задела его самолюбие. Еще никогда ни одной женщине он не позволял этого. Или мужчине. Он чувствовал себя глубоко уязвленным.
Почему?
Женщина позволила ему поцеловать себя, но отказалась разделить с ним ложе. Ужасная трагедия!
На карту поставлена его репутация и пятьсот гиней его собственных денег.
Его имя не пострадает, и он не станет как нищий просить на улице корку хлеба.
Дьявол забрал бы ее. Пусть бы забрал. Она бы сделала ад по-настоящему ужасным местом. Только представьте: женщины и их рассуждения о морали!
А Эрни и его проповеди… Не способен любить, надо такое придумать. У него нет сердца. Да, он знает, что такое любовь. Разве он не любит свою мать и сестер? Разве он не плакал вместе с Френсис, когда она потеряла своего первого ребенка? Разве он не увез Эстер на целый месяц в Брайтон, чтобы она забыла о том мерзавце, который посмеялся над ее чувствами? Он, как и любой человек, был способен любить.
Почему это надо доказывать женщине, которая не является его родственницей? Почему все думают, что между любовью и физической близостью должна быть какая-то связь?
Да пошли все они к черту. Ему не следовало уезжать из Лондона.
За его спиной открылась дверь, и на пороге его гардеробной остановилась маленькая горничная, которая, кажется, всегда находила дела в этой комнате. Она с удивлением смотрела на него. В руках у нее была кипа на крахмаленных шейных платков.
– Ох, ваша светлость, - сказала она, на мгновение встретившись в зеркале с ним взглядом и приседая. - Я не знала, что вы здесь. Я принесла вот это, - указала она на платки, - потому что мистер Картер закончил крахмалить их. Я сейчас уйду, ваша светлость.
Маркиз указал на комод, на который она могла бы положить свою ношу.
– Простите, что побеспокоила вас, ваша светлость, - снова приседая, сказала девушка. - Может, ваша светлость чего-нибудь желает?
– Нет, нет, - ответил он. - Можешь идти.
– Прошу прощения, ваша светлость, - сказала она. От ее приседаний его почти тошнило, как от морской качки. - Можно, я помогу вам надеть сюртук?
Он раздраженно сбросил сюртук и расправил рубашку.
– Тогда подержи его, если хочешь, а я попробую поаккуратнее влезть в него вместе с рубашкой.
Через минуту все, к его облегчению, было сделано, хотя Картер упал бы в обморок, если бы увидел под сюртуком смятую рубашку. Горничная обошла маркиза и без всякой необходимости расправила лацканы сюртука.
– Вот так, ваша светлость. - Девушка взглянула на него из-под темных ресниц. - Что-нибудь еще?
Как и у всякой служанки из хорошего дома, вырез ее платья не выходил за рамки благопристойности. Но был достаточно глубоким, когда она, стоя совсем рядом, наклонилась вперед. Вполне достаточно. Маркиз положил руки под ее груди и приподнял их, с усмешкой в глазах глядя на нее.
– Увы, радость моя, - сказал он, - я должен идти играть в крокет, в то время как я предпочел бы более приятный и активный спорт. Эти губки кому-нибудь принадлежат?
Эти губки были хорошенькими и пухлыми. - Только мне, ваша светлость, и тому, кому я пожелаю подарить их.
– А… - Он через ткань платья погладил пальцами ее соски. - И ты желаешь подарить их мне?
– Не знаю, просто не знаю, ваша светлость. Вы такой красивый джентльмен.
Он не стал тратить время на разговоры и крепко поцеловал ее. И понял, что благодарен случаю, требовавшему его участия в игре в крокет. Что он собирался сделать? Он установил для себя правило никогда не оказывать внимания и не отвечать на явные предложения от служанок в частных домах, включая свой собственный. Если бы не крокет, он счел бы себя обязанным уложить горничную в свою постель и заниматься с ней спортом по меньшей мере минут десять.
Он подумал, что именно этим ему меньше всего хотелось заняться.
Что- то с ним случилось. Должно быть, он заболевает. Девушка была привлекательно женственной. И ей очень, очень хотелось.
– Ах, моя милая, - тихо сказал он, улыбаясь ей, - как мне оторваться от тебя? Может быть, как-нибудь в другое время.
Она надула губки, а он, отвернувшись, достал монету из своего кошелька.
– Беги вниз, пока тебя не хватились, - сказал он, опуская монету в карман ее передника.
– Я совсем не хотела оскорбить вашу милость. - Она снова широко раскрыла глаза.
Он взял ее под локоть и подвел к двери своей спальни. Открыл ее и с улыбкой взял девушку за подбородок.
– Напротив, - сказал он. - Мне было приятно, моя милая. - Он наклонился и еще раз поцеловал ее.
Именно этот момент выбрала миссис Диана Ингрэм для того, чтобы пройти мимо его комнаты, выпрямив спину и решительно вздернув подбородок. Она направлялась играть в крокет.
Проклятие!
Диане удавалось избегать маркиза Кенвуда весь этот день, как и следующий. Это оказалось совсем не трудно. Можно было подумать, он тоже был доволен, что они держатся вдалеке друг от друга. У Дианы даже появилась надежда, что он решил отказаться от насмешек над ней и попыток соблазнить ее. юс Однако, когда она, войдя в столовую под руку с мистером Пибоди, намеренно нарушила установившийся порядок и выбрала другое место, она оказалась сидящей напротив маркиза. И в таком положении было еще труднее избегать его взгляда. Когда ей это удавалось, она слушала уже начавшийся разговор на какую-то скучную или глупую тему. А его ярко-синие глаза насмешливо поблескивали перед ней.
Казалось, мистер Пибоди всегда с большой охотой сопровождал ее, куда бы она ни направлялась. А когда его не было рядом с ней, на его месте суетился Эрнест, очень серьезно воспринимавший роль ее рыцаря-защитника. И только в его присутствии она могла расслабиться.
На следующий день Эрнест пригласил ее в музыкальную комнату, заходить в которую после вчерашнего кошмара она старательно избегала, чтобы не разучивать свой дуэт с лордом Кенвудом, хотя им явно требовалось попрактиковаться. Предполагалось, что Эрнест будет играть на скрипке, а Анджела Уикенхэм танцевать.
Диана стояла у окна, часть ее внимания была обращена на траву, цветы и голубое небо за окном, а часть - на происходившее внутри. Бедный Эрнест, думала она. Не следовало заставлять его играть на публике. Он не был скрипачом, хотя и утверждал, что игра на скрипке без труда стала его важнейшим достижением.
– Но у вас хорошее чувство ритма, милорд, - подбадривала его Анджела. - Это все, что мне нужно для танца. Знаете, я очень часто танцую совсем без аккомпанемента, он звучит у меня в голове. Поэтому скрипка для меня просто праздник. - Она наморщила носик и улыбнулась лорду Кренсфорду.