Мужской день - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 57

– Да я сам в таком доме жил! – обозлился Колупаев. – Нет там туберкулезников.

– Правда, что ли? – изумился Сурен.

– Эх вы, сосунки, – Колупаев спрыгнул с подоконника и стал плеваться. Он плевал себе под ноги, длинно и смачно. Меня всегда от этого немного тошнило.

– Есть дома генеральские, – разумно говорил Женька, не отрывая взгляд от окна, – а есть для туберкулезников. Какая разница?

Все помолчали, не зная, что на это сказать.

– А еще есть второе метро, – вдруг заговорил Женька немножко тише.

– Которое для Сталина вырыли? – с деланным равнодушием переспросил Колупаев.

– Сам ты для Сталина. Его еще для Ленина рыть начали, но не успели. Потом прекратили, а потом, когда война началась, вырыли, но только все думают, что его вырыли так, – Женька длинно провел рукой вдоль окна, – а его вырыли так... – И он показал рукой у себя над головой, а потом резко опустил ее вниз, к полу.

– Шахту, что ли? – изумленно спросил Колупаев.

– Ну вроде того. И на каждом этаже целый город.

– А это кто тебе говорил? – насмешливо переспросил Колупаев. – Тоже бабка?

– Нет, отец. Он там работал. Там магазины, буфеты шикарные, стадион есть. Там все не так вообще, как здесь, – мечтательно пробубнил Женька и вновь уставился в окно.

Я думал, что Колупаев начнет яростно спорить, но он отчего-то спорить не стал. Он задумался и вдруг таким же тихим голосом сказал:

– А говорят, от атомной бомбы не умирают. Если за стенкой спрячешься, еще долго жить будешь. Говорят, только кожа на руках синяя становится. И пупырышки такие, типа звездочек.

– А у Берии, когда его арестовали, целый склад золота нашли, – опять страшным тихим голосом сказал Женька.

Я вспомнил, кто в моей жизни еще говорил таким голосом: моя бабка, когда приезжала из деревни. Она всегда рассказывала мне перед сном всякие ужасы.

Теперь была моя очередь, но я не знал, что сказать.

– Хватит, а? – жалобно попросил я. – Кому нужны эти ваши сказки?

– Какие же это сказки? – спокойно возразил Женька. – Это не сказки. Это ты нам сказки рассказываешь: про наше время, про космос, про квартиры. А мы тебе правду говорим, как оно есть. Вот почему у Берии много золота было? Потому что он нас американцам хотел продать. Он сначала сделал так, что мы бомбу украли у американцев, секрет ядерного сгорания. А потом Сталин умер, а американцы ему миллион долларов предложили. За весь Советский Союз. Он уже успел половину взять в золоте и драгоценностях. Но ему Жуков не дал этого сделать. А потом Хрущев Жукова посадил. Под домашний арест. Его даже в туалет водили с солдатом, боялись, что убежит. И однажды Жуков говорит этому солдату: что ж ты делаешь, что ж ты мне посрать не даешь, чудила? И солдат его пустил одного. А Жуков посидел, подумал и не убежал. Куда ему бежать, не к американцам же?

– А еще вот есть такой способ стать умным, – продолжал Женька. – Нужно каждый вечер молитву одну про себя читать: Господи, спаси меня и сохрани, дай мне ума и избавь меня от врага дьявольского, чтобы он меня не смутил и в землю не опустил мои мысли.

– А у нас в Ереване, – подхватил Сурен, – был такой дедушка Арам. Он говорил, что можно прожить до ста пятидесяти лет, если хочешь. Только нужно каждый день купаться и не делать злое.

– Да пошли вы, – вдруг сказал Колупаев и резко распахнул окно. Оно, как оказалось, не было закрыто на задвижку.

Нам по щекам и по глазам ударил летний ветер, закричали птицы, облака оглянулись на нас и вся наша Пресня, вся Москва открыла свое лицо.

– Вот она, столица, – сказал Колупаев, сладко вздохнув. – Сверху-то красивая. А внутри?

Угрюмый дом за нашими спинами вдруг замолчал и перестал глухо греметь кастрюлями и отдаленно переливаться женскими голосами. Было совершенно тихо.

И я все понял про время.

Папа давал мне по воскресеньям целый рубль.

Он оставлял его на кухне, на белом столе, а я брал этот рубль и уходил на детский сеанс, когда родители еще крепко спали.

Билет на детский сеанс стоил десять копеек.

Оставалось еще целых девяносто.

Это были какие-то дикие, сумасшедшие деньги. Я тут же начинал их копить.

Копил деньги я, как правило, только в уме. Я прикидывал, что если каждое воскресенье откладывать ну хотя бы по шестьдесят копеек, то уже к концу месяца накопится целая трешница. Ее слабый болотно-зеленый цвет приводил меня в такой трепет, что, воображая трешницу, я замирал от страха.

– Слушай, – взволнованно говорил Колупаев, глядя на мой рубль, – если у тебя отец такой добрый, ты давай копи... Копи давай, а там посмотрим! Может, новый мяч купим... И вообще.

Особенно я любил, когда отец оставлял на столе железный рубль. Наверное, ему не хотелось носить в кошельке или в кармане эту тяжесть, и он с легким сердцем с ним расставался. Железный рубль я нагревал в кулаке до такой степени, что он становился почти живым. Профиль Ленина, крупно и размашисто выбитый на лицевой стороне монеты, – тоже мне нравился.

– Ильич! – уважительно восклицал Колупаев, глядя на профиль.

Хорош был также и железный полтинник, оттягивавший карман не хуже рубля.

Что касается бумажного, красивого, как рисунки Мавриной к русским народным сказкам, с синими водяными знаками и словами «один рубль» на пятнадцати языках народов СССР – то как раз этот нормальный рубль я не любил. Он был какой-то слишком легкий, и я страшно боялся его потерять.

– Ну хочешь, я понесу? – благородно предлагал мне Колупаев.

Я отказывался. Плотная денежная бумага от моих рук становилось липкой.

Что же касается идеи накопить приличную сумму денег – она все время отодвигалась куда-то вдаль. В чем тут было дело – я так до сих пор толком и не пойму. Внушительные двадцатикопеечные монеты, строгие пятиалтынные – пятнадцать копеек, медная мелочь, зловредные крошечные копейки – все они как-то несуразно болтались по моим карманам, потеряв свой счет и вес. Колупаев гораздо лучше меня помнил все наши расходы.

– Подожди! – говорил он и вдруг останавливался как вкопанный. – Вот мы с тобой воду пили в буфете. Забыл?..

– Забыл! – обреченно говорил я.

– А еще ты мне денег на табак добавил! Забыл?

– Забыл!

– А еще мы в трамвае заплатили! Тоже забыл?

– Да ничего я не забыл!

– Ну тогда все правильно!

...Однако порой отец неожиданно требовал финансового отчета.

– Сдачу принес? – небрежно спрашивал он меня, когда я приходил домой как раз к их с мамой позднему завтраку.

Я обреченно разворачивал ладонь, и он так же небрежно кидал взгляд на разрозненные деньги, которые сиротливо лежали на ней.