— Сейчас уже поздно об этом говорить. — Она слегка прикоснулась к правой груди, вернее к тому месту, где должна была быть правая грудь. — Они отняли ее. Но если я прекращу работать с цветами, это отнимет и мое сердце.
— Я понимаю вашу боль. Не беспокойтесь, никто об этом не узнает. Но вам не кажется, что, рассказав о своей болезни, вы предупредили бы и других женщин о возможной опасности?
— Не думаю. Те мои подруги, что занимаются икебаной, чувствуют себя хорошо. Я — исключение. Наверное, за свою жизнь я составила больше композиций, чем мне было назначено судьбой. Может быть, я не всегда мыла руки после занятий. Такео-сан распорядился, чтобы везде в классах над умывальниками были развешаны специальные призывы мыть руки после занятий икебаной. Это он предложил мне убрать из квартиры все живые цветы.
— А как Такео-сан узнал о вашем заболевании? — спросила я.
— Когда Такео-сан еще учился в университете Кейо, у него случались всякие неприятности, и он часто приходил ко мне поговорить. Однажды я была в отпуске и проходила курс химиотерапии, а он пришел без предупреждения. Увидев, что я лишилась большей части своих волос, он потребовал объяснений. Я не могла больше скрывать правду и рассказала мальчику все.
Постепенно все разрозненные части этой истории складывались воедино. Именно в университетские годы Такео так сильно озаботился охраной окружающей среды. Возможно, болезнь госпожи Коды и направила его на эту дорожку.
— В то же самое время Такео-сан помог мне сделать так, чтобы я продолжала свои занятия. Он достал для меня парик, который в точности повторял мою прическу, и никто не догадался о состоянии моего здоровья. Он также разрешил мне отдыхать в его комнате в любое время, когда я почувствую слабость. Если бы кто-нибудь заинтересовался моим отсутствием, я всегда могла сослаться на то, что выполняла какую-то работу для Такео.
— Когда умерла Сакура, вы были в его офисе? — спросила я.
— Вообще-то я посещала доктора. Но я так часто отсутствовала в школе раньше, что не осмелилась об этом сказать. Мне было проще притвориться, что я находилась в здании.
Я покачала головой и вздохнула:
— Вы понимаете, что у вас было очевидное алиби, которым вы даже не воспользовались? Своим заявлением о том, что вы были в здании, хотя никто вас там не видел, вы навлекли на себя серьезные подозрения. Если бы вы сказали полиции правду, они бы вас так не допрашивали.
— Рей-сан, но вы же не думаете, что... я убила Сакуру-сан? — Глаза госпожи Коды быстро заморгали. — Ну да. Конечно же, вы так и решили. Вот почему вы до сих пор не прикоснулись к чаю.
Я посмотрела ей прямо в глаза:
— После того как мы с вами последний раз пили чай, я серьезно заболела. Полиция до сих пор не нашла того, кто меня отравил. С этих пор мне приходится быть осторожной.
Она немного помолчала, а потом сказала:
— Да, я вас понимаю. На вашем месте я бы тоже, наверное, так себя вела.
— Я хотела вас спросить еще об одной вещи. Почему Мэри Кумамори три раза сдавала экзамен, но так и не смогла пройти это испытание?
— Обычно на занятиях она прекрасно со всем справляется, но на экзамене слишком волнуется и допускает серьезные ошибки. Вопиющие ошибки!
Мне хотелось бы, чтобы она получила степень, но я ничего не могу поделать.
— А случается во время экзамена так, что в комнате, где стоят композиции, никого нет? Я имею в виду промежуток времени, когда студенты уже покинули комнату, а члены экзаменационной комиссии еще туда не зашли.
— За комнатой всегда кто-нибудь наблюдает. Мы должны быть уверены, что студенты не хитрят, а с другой стороны, важно, чтобы к их работам отнеслись справедливо.
— Это вы приглядываете за комнатой после того, как студенты выходят?
— Десять лет назад это входило в мои обязанности. Потом иемото попросил меня передать это другому преподавателю.
— И кому же? — спросила я, хотя уже и сама могла догадаться.
— Сакуре Сато. Но сейчас, после ее смерти, нам нужно будет подыскать кого-нибудь другого.
22
К чаю госпожи Коды я даже не притронулась, но, выходя от нее, чувствовала себя отравленной и напряженной. Мне хотелось позвонить Мэри и раскрыть страшную тайну ее переэкзаменовок, но тут подошел мой поезд и я решила сделать это позже, позвонив из дома. Усевшись поудобнее и скрестив усталые ноги, я разглядывала заполняющую вагон публику: те же клерки по дороге домой, пытающиеся читать газету, но газета выпадает из сонных рук, и, откинув назад голову, сараримен засыпает и видит, быть может, свою семью, оставшуюся в другом городе, как это случилось с дядей Хироси.
«Интересно, что он и тетя Норие делают сегодня вечером?» — подумала я, почувствовав легкий укол совести. Тетя возилась с моим бесчувственным телом три дня, а я, не успев выздороветь, выставила ее за дверь, толком даже не попрощавшись. Позвонить ей и извиниться? Теперь сделать это будет труднее: в ушах у меня еще звучала история Такео о любовной связи тети с его отцом, с иемото.
Добравшись до дома, я позвонила Мэри Кумамори и рассказала все, что узнала об интригах Сакуры. Мэри, казалось, ничему не удивилась:
— Я попробую еще раз, Симура-сан. Не правда ли, странно, что трагедия в школе может обернуться выгодой для меня одной. Не наведет ли это полицию на подозрения?
— Я так не думаю.
И правда — что за пустяковый мотив для убийства: месть за классическое корпоративное вставление палок в колеса. Или не пустяковый?
Все еще думая о Мэри, я набрала номер тети Норие в Йокохаме, но кузен Том тихо сообщил мне, что родители отправились в постель.
— Но сейчас только полдесятого! — В японской семье мало кто способен улечься спать до полуночи, так уж заведено. Дети и мужья возвращаются домой между десятью и одиннадцатью.
— Они теперь часто так делают. — Том перешел на шепот. — Это очень хорошо и правильно.
— Ты хочешь сказать, что они... — Я запнулась. Даже не знаю почему, но я не могла представить себе тетю и дядю в объятиях друг друга.
— Не будь такой циничной! Они просто разговаривают. Ему необходимо выговориться. Беда в том, что мать совершенно забросила и дом, и меня. Мне приходиться стряпать самому, пока они ведут беседы в уединении.
— Зато ты научишься готовить и тем обрадуешь свою будущую жену, — поддела я его. — Ты сейчас далеко от них, они могут тебя слышать?
— Не могут, я в гостиной, а они наверху, в спальне.
— Я хочу кое-что у тебя спросить. Твоя мама упоминала об анонимных письмах, которые она получала в течение многих лет. В письмах были хайку известных поэтов. В этих хайку зашифрованы некие сообщения. Тебе что-нибудь об этом известно?
— Первый раз слышу. Мама никогда об этом не говорила. Правда, в прошлом году я застал ее плачущей в комнате, где у нас стиральная машина, со смятым письмом в руке. Я спросил, в чем дело, и она наскоро сочинила историю о слишком большом счете за какие-то домашние покупки. При этом я успел заметить, что на конверте не было ни названия компании, ни даже почтовой марки.